«Держись, Джак, – безмолвно взмолилась она. – Они шутят. Просто языки чешут. Держись».

– Я тыкву люблю, – сказал кто-то. – Ты моими тыквами не бросайся.

– Ничем не бросаемся, – отрезал первый. – Делаем, что приказано. Беритесь. По одному на бочку. Перекатом.

Что-то пошло не так. Голос внутри ее черепа орал: отбой, отбой, отбой! Только уже нельзя было остановиться. И сделать ничего было нельзя. Когда бочка опрокинулась на бок, Гвенна крепко сжала зубило. Так себе оружие, но и им легко убить человека, если ткнуть в глаз.

Она чуть не выколола, к Шаэлю, свой собственный, когда бочка пришла в движение. Толкавший ее и не думал беречь деревянные клепки, катил прямо по ухабам, по камням, так что бочка подскакивала на препятствиях, а Гвенна, вращаясь вместе с ней, силилась не захлебнуться рвотой. Расстояние наверняка не составляло и ста шагов, но под конец она была вся в синяках – на локтях, на коленях, на спине.

Пока она разбиралась, где верх, где низ, дверь со скрипом отворилась – визжали проржавевшие в соленом воздухе петли. Гвенна только успела понять, что океан, шум прибоя у нее позади, как бочка снова пришла в движение. Свет в нее не проникал, но когда неровная земля сменилась гладкими половицами, Гвенна поняла все, что ей требовалось знать: они вошли в складское здание.

Подозрительность и беспокойство свернулись в груди кольцами большой змеи и стягивались при каждом вздохе. Она все сжимала в руке зубило, а больше ничего не могла – только слушать, как подскакивают на камнях другие бочки, как бранятся мужчины, затаскивая внутрь ящики и коробки. А потом наступила тишина, густая и жаркая. И голос Якоба Раллена с его тупой злобой, знакомой, как шум прибоя, спросил:

– В которой лич?

– Здесь нет, командир. Должно быть, в следующей партии.

«Знает! – в ужасе поняла Гвенна. – Все знает, старый хрен».

– Уверены? – не отставал Раллен. – Выскользнуть не мог?

– Не думаю, сударь. Бочка-то гвоздями забита. Как тут выскользнешь?

Раллен в знак согласия только хмыкнул, после чего властным жестом, которого Гвенна не видела, но отлично представляла, указал на ее бочку.

– Давайте эту.

Удары посыпались, не дав ей сложить хоть какое-то подобие плана, не дав даже времени возмутиться. Бочку колотили тяжелыми молотами – двумя или тремя сразу, жестокие удары раскалывали дубовые клепки, вгоняя занозы ей в кожу. Молоты опускались раз за разом, казалось, прямо на плечи и колени. От одного особенно зверского удара в бедро вонзилась целая щепка, прострелила ногу болью. Гвенна ничего не могла сделать. Сопротивление было невозможно. Молоты пробивали дыры в стенках, но обручи держались, не давали ей разогнуться. Ей пришла мысль, не задумал ли Раллен растолочь ее в кашу прямо здесь, но нет, молотобойцы, при всей их ярости, старались не попадать по голове. Они не собирались ее убивать. По крайней мере, не сразу. Быстрой смерти не будет.

Она не без труда опустила руки, спрятала ладони под колени, чтобы по ним не попало. Если под руку подвернется оружие, надо, чтобы пальцы его удержали. Ее тянуло зажмуриться, но опущенные веки не остановят ударов, и она держала глаза открытыми, вглядывалась сквозь розовую дымку боли, сквозь дыры в досках, пытаясь разобрать, куда попала.

Помещение было большим, но полутемным, без окон. Когда немного унялось головокружение, Гвенна рассмотрела громоздящиеся под крышу штабеля ящиков. Значит, все-таки склад. Она подавилась невеселым смешком. Хоть в чем-то ее план сработал. Талала нет. Зато на бочке в нескольких шагах от себя она прочитала: «Тыквы».

«Раллен мало того, что ждал нас, – соображала она под взмахи молотов. – Он, Кент его дери, знал даже, в каких мы бочках».

Казалось, прошел целый век, пока доски наконец развалились. Она слышала пыхтение Раллена, слышала, как заходятся сердца его солдат, а сквозь все это пробивался тихий гневный стон. Она узнала в нем собственный голос и приказала себе замолчать.

Три стальных обруча и теперь не давали ей разогнуться. Гвенна попробовала распрямить ноги – не справилась, проглотила рвавшийся из горла крик и попыталась снова.

После долгих часов в неподвижности и избиения сомнительно было, разогнутся ли они вообще. Ей доводилось видеть отставных кеттрал, у которых после неудачного сброса на всю жизнь отнялись ноги от самого пояса. Ужас схватил ее за шкирку и готов был пробрать дрожью, но Гвенна его отбросила и снова сосредоточилась на своих конечностях. И наконец чего-то добилась: ноги мучительно вздрогнули. Мышцы дергало болью, но она не отступалась, насильно расслабляя сведенные сухожилия…

«Берегитесь, засранцы, – подумала она, выгибая шею и надеясь, что взорвавшаяся в ней боль ничего серьезного не означает. – Не пройдет и года, как я ринусь в атаку!»

Впрочем, Раллен рисковать не собирался.

– Назад! – рявкнул он своим людям. – Все назад! Это вам не отсев драный, это кеттрал. Настоящая кеттрал.

Гвенна была бы больше довольна такой оценкой, если бы ее держали ноги. Она перекатилась на бок, с трудом подтянула разбитые колени, приподнялась на локтях и кое-как огляделась. Да, Раллен рисковать не собирался.

Двое в черном – мужчина и женщина – с пяти шагов целили в нее из арбалетов. Броском не достать, они успеют выстрелить раньше, а промахнуться на таком расстоянии невозможно. И не только они. Еще двое, отложив молоты, держали в руках парные клинки. Они очень старались до нее добраться, но теперь, когда девушка оказалась на свободе, следили за ней, как за ядовитой змеей, прикипев взглядами к зубилу в ее руке. Гвенна подумала, не метнуть ли его. Хотя бы одного она бы сумела убить, но одного и убивать нет смысла.

– Пятеро на одного? – вложив в голос все презрение, какое в нем уместилось, бросила она мечникам. – Что же вы побольше-то не собрали?

Она взглянула в глаза ближайшему из двух солдат, усмехнулась и клацнула зубами – тот отскочил, как ужаленный, потом, спохватившись, с полыхнувшими злобой глазами шагнул к ней.

– Назад, кретин! – рыкнул Раллен. – Она тебя заманивает. Вызывает на ошибку.

А толку-то? Люди Раллена могли позволить себе хоть десяток ошибок, даже не сравняв счет. А все же приятно было видеть, как они трусят. Сами понимают, что ни птицы, ни черная форма, ни клинки не делают их настоящими кеттрал.

Гвенна отвернулась от мечей и стрелков. Мышцы шеи ныли от боли, зато теперь Гвенна видела самого Якоба Раллена. Год назад старший инструктор был самым жирным человеком на Карше. Вскоре после своей Пробы он сломал ногу при неудачном сбросе. Кость срослась неправильно, он больше не мог бегать и плавать. Он ходить-то без трости толком не мог, и Гвенна за все годы в кадетах редко видела его за пределами кабинета. Он и ел за рабочим столом, отпихнув бумаги, чтобы освободить место для груды тарелок, принесенных наказанными такой службой молодыми солдатами, а за дверь выбирался только для короткого перехода от штаба до собственного домика, который полагался ему по чину.