Он кивнул старой Грете, все это время хранившей суровое молчание, и быстрыми шагами пошел прочь.

«Ты хорошо с ней поговорил, — услышал он голос Сапфиры. —Теперь, мне кажется, она изменит свое поведение».

«Хотелось бы надеяться».

Эрагон чувствовал себя как-то странно, выбранив Эльву. Он хорошо помнил, как Бром и Гэрроу честили его на все корки за совершенные ошибки, а теперь вдруг оказалось, что и сам он учит кого-то уму-разуму, и это дает странное… небывалое… ощущение… взрослости!

«Вот, значит, как поворачивается колесо судьбы», — думал он, медленно идя через весь лагерь к своей палатке и наслаждаясь прохладным ветерком, налетавшим с озера, совсем невидимого в темноте.

* * *

После захвата Драс-Леоны Насуада удивила всех, настояв на том, чтобы вардены на ночь в городе ни в коем случае не оставались. Она никак не объяснила свой приказ, но Эрагон подозревал, что чересчур длительная задержка во время осады Драс-Леоны заставила Насуаду потерять терпение, ибо всего на свете ей хотелось поскорее продолжить поход на Урубаен. А кроме того, она явно опасалась того, что в Драс-Леоне слишком много агентов Гальбаторикса.

Как только вардены обеспечили на улицах города относительный порядок, Насуада выделила довольно большой отряд под командованием Мартланда Рыжебородого, которому было поручено поддерживать в Драс-Леоне власть варденов. Сама она с остальным войском тут же покинула этот город и направилась на север по болотистому берегу озера Леона. Между находившимся на марше войском и оставшимся в Драс-Леоне отрядом Мартланда постоянно сновали гонцы, так что Насуада и не думала совсем выпускать из рук управление только что захваченным городом.

Но прежде чем уйти вместе с варденами, Эрагон, Сапфира, Арья и заклинатели Блёдхгарма вернулись в разрушенный храм и извлекли оттуда тело Вирдена. Они также довольно долго искали перевязь Белотха Мудрого. Сапфира за несколько минут расшвыряла груду камней, закрывавшую вход в храм и в подземные помещения; примерно столько же времени понадобилось Блёдхгарму и эльфам, чтобы отыскать тело Вирдена. Но никакие их совместные поиски, никакие заклинания не смогли помочь им найти драгоценную перевязь.

Эльфы на своих щитах вынесли Вирдена за пределы города и поднялись на холм, где и похоронили его возле небольшого ручья под пение горестных эльфийских плачей; эти погребальные песни были столь печальны, что Эрагон плакал, не скрываясь, и все птицы и звери вокруг притихли, слушая их.

Эльфийка с серебряными волосами по имени Йаела опустилась на колени возле свежей могилы Вирдена, достала из мешочка, висевшего у нее на поясе, желудь и посадила его в точности там, где ныне покоилась грудь Вирдена. Затем все двенадцать эльфов, включая Арью, стали петь этому желудю, который под их пение пустил корни, выбросил первый побег и становился все выше и выше, устремляясь к небу, и вскоре могучие ветви его стали похожи на руки, сомкнутые над могилой славного эльфа.

Когда эльфы закончили петь, над могилой высился покрытый листвой молодой дубок высотой футов в двадцать, и на его ветвях висели желто-зеленые нити цветов.

Эрагон думал, что это, наверное, самые лучшие, самые прекрасные похороны, на каких ему когда-либо доводилось присутствовать. Прощание с телом Вирдена понравилось ему гораздо больше тех похорон, которые устраивали гномы, ибо они погребали своих мертвых в твердом холодном камне глубоко под землей. К тому же Эрагону была приятна мысль о том, что тело Вирдена дало пищу красивому живому дереву, дубу, который, возможно, проживет еще тысячу лет, а может, и больше. Если мне суждено умереть, решил он, пусть надо мною тоже посадят дерево — яблоню, чтобы мои друзья и сородичи могли вкусить плодов, в которых есть частичка и моего тела.

В общем, ему очень нравилось то, что эльфы вкладывают в похороны близких именно такой смысл. Хотя, конечно, сами похороны от этого не становились менее печальными.

После осмотра храма и похорон Вирдена Эрагон, с одобрения Насуады, осуществил в Драс-Леоне и еще кое-какие преобразования. Он, например, объявил всех рабов свободными людьми и сам лично посетил все поместья, где имелись рабы, и все аукционы работорговцев, выпустив на свободу множество мужчин, женщин и детей. Он очень надеялся, что теперь жизнь этих несчастных людей существенно улучшится, и это давало ему огромное чувство удовлетворения.

Вернувшись в лагерь и подходя к своей палатке, Эрагон заметил, что у входа его поджидает Арья. Эрагон зашагал быстрее, но тут его кто-то окликнул:

— Губитель Шейдов!

Эрагон повернулся и увидел одного из юных пажей Насуады. Мальчик, рысью подбежав к ним и с трудом переводя дыхание и кланяясь Арье, выпалил:

— Губитель Шейдов! Госпожа Арья! Госпожа Насуада просит, чтобы вы завтра за час до восхода солнца пришли в ее шатер, дабы держать с нею совет. Что мне сказать ей, госпожа Арья?

— Ты можешь передать ей, что мы прибудем точно в то время, которое она назначила, — ответила Арья и слегка поклонилась пажу.

Паж покраснел, раскланялся и тут же умчался назад.

— Меня теперь что-то смущает в моем прозвище — ведь мы с тобой оба убили по шейду, — усмехнулся Эрагон.

Арья тоже улыбнулась, хотя и почти незаметно.

— Может, было бы лучше, если б я оставила Варога в живых? — спросила она.

— Нет, что ты… конечно нет!

— А что? Я могла бы держать его при себе в качестве раба, и он исполнял бы мои приказания.

— Ты шутишь?

Она только засмеялась тихонько.

— А может быть, мне называть тебя принцессой Арьей? — И он с огромным удовольствием повторил: — Принцесса Арья! — Казалось, произносить это было ему необычайно приятно.

— Нет, так меня называть вовсе не следует, — возразила Арья как-то очень серьезно. — Я — не принцесса.

— А почему? Ведь твоя мать — королева. Значит, ты — принцесса. Как же ты можешь ею не быть? Ее титул — дрёттнинг, а твой — дрёттнингу. То есть «королева» и…

— Дрёттнингу вовсе не означает «принцесса», — возразила Арья. — Вернее, это не совсем точный перевод. В вашем языке нет эквивалента этому понятию.

— Но если твоя мать умрет или просто перестанет править, ты же займешь ее место и станешь во главе своего народа, разве не так?

— Нет. Это отнюдь не так просто, Эрагон.

Но объяснять что-либо более подробно Арья, похоже, расположена не была. И Эрагон предложил ей:

— Не хочешь ли зайти ко мне в гости?

— Хочу, — вдруг согласилась она.

Эрагон откинул полог палатки, и Арья проскользнула внутрь. Быстро глянув на Сапфиру, которая громко сопела во сне, лежа на своей «лужайке», Эрагон последовал за эльфийкой.

Первым делом он зажег фонарь, висевший на центральном столбе, шепнув ему: «Исталри». Слово «брисингр» он старался употреблять как можно реже, чтобы не тревожить напрасно свой меч. Неяркий, но ровный свет фонаря сразу сделал это убогое жилище почти уютным.