но тогда в Болшево наяву убедилась в этом. Несмотря на постигшее его и семью горе, он занимался цветами на даче. Луковицы гладиолусов распределялись по сортам в марлевые мешочки. Я составляла опись в особой тетради: сколько каких луковиц собрано. Мешочки с луковицами Андрей подвешивал для просушки в коридоре, а затем их увозили в Москву на зимнее хранение.

Эта точность в учете урожая цветов меня поразила. Может быть, таким образом Андрей пытался уйти от мучительной беды – потери жены? Не знаю. Мы с Марусей стряпали нехитрый обед и старались как-то скрасить его жизнь…»

Глава восьмая. Сад жизни (1973–1980)

Эта глава посвящена последнему семилетию жизни Андрея Александровича. И главным местом ее действия будет не завод, не коридоры НАМИ или МВТУ, а дача. Точнее, сад, которому наш герой в последние годы уделял внимания не меньше, а может, и больше, чем в свое время автомобилям. Именно с ним в последние годы будут связаны главные хлопоты и заботы Липгарта, его радости и огорчения.

Подготовка к дачному сезону начиналась весной. Андрей Александрович составлял аккуратные списки – что нужно будеть сделать по флоксам, пионам, тюльпанам и другим цветам. В сопровождении зятя ездил на Центральный рынок, где приобретал редкие сорта гладиолусов. Каждому сорту был посвящен отдельный мешочек из марли, к которому прилагалась рукописная бирка с указанием сорта, числа луковиц и «деток». При помощи сына Ростислава луковицы протравливали раствором марганцовки. Посадка луковиц производилась скрупулезно в один и тот же день – 2 мая, вне зависимости от погоды или наличия других дел.

Не каждый ботанический сад мог похвастаться такой коллекцией гладиолусов, как болшевская дача Липгартов. Тут были и огненно-красные с лиловой каймой «Тандербёрды», и ослепительно-белые гигантские «Серебряные зеркала», и сиренево-розовые «Парижанки», и фиолетово-синие «Памяти Патриса Лумумбы», и малиново-красные «Непревзойденные», и ярко-лавандовые «Лавандер Бьюти»… Сто семьдесят девять сортов!.. Он, без сомнения, был одним из наиболее выдающихся цветоводов-любителей страны – и было бы справедливо, если бы новый сорт гладиолусов получил бы имя в его честь, «Андрей Липгарт»…

Но господство гладиолусов начиналось в августе, а весна, точнее, конец мая, принадлежала все же сирени. Ее благоухающие волны перетекали с участка на улицу Ульянова и завораживали прохожих, которые иногда робко просили у хозяина сада веточку или черенок (им никогда не отказывали). Часть сортов прибыла в Болшево из Горького, другие – из легендарного сада давнего друга и однокашника Липгарта Леонида Колесникова, в том числе, конечно, и потрясающая «Красавица Москвы». Впрочем, сирень в Болшево почему-то приживалась неважно: болела, начала чахнуть. Пытались поливать, подкармливать, опрыскивать – все напрасно. Приезжал на дачу и сам Колесников, но и великий селекционер так и не смог установить причину болезни растения. Много времени и усилий Андрей Александрович тратил и на то, чтобы прижились на участке вишни, но все было без толку.

Самая горячая пора на даче наступала, понятно, летом. В мае – июне Липгарты переселялись в Болшево на постоянной основе. Переезд был основательный, так переезжали на дачи еще до революции – с чемоданами, книгами, посудой, подушками, стопами постельного белья… До середины 1970-х для этой цели использовали «Победу» и закрепленную за Липгартом от НАМИ «Волгу». Но в 1975-м Андрей Александрович решил продать «Победу» – боялся, что пропадут запчасти для нее (опасения были напрасны, запчасти на М-20 без особого труда можно было найти и в конце 1980-х). Взамен был куплен новенький ВАЗ-2102, «Жигули» – универсал – по оценке Липгарта, «машина очень живая», то есть приёмистая. Они тоже нагружались «до краев и выше».

Переселялись за город не только хозяева дачи, но и дети Андрея Александровича с семьями, и внуки, и тещи сыновей Ростислава и Сергея. Плюс многочисленные гости – московская дальняя родня и приезжие со всей страны, от Горького до Южно-Сахалинска. В среднем набиралось по двадцать – двадцать пять человек. Если же в доме одновременно жило человек десять, это называлось «На даче никого нет». Несмотря на обилие разновозрастных людей со своими привычками и характерами, дачная жизнь протекала дружно, весело, не возникало ни ссор, ни даже сколько-нибудь серьезных разногласий.

Современный дачный быт чаще всего сводится к некой «сиесте», неспешному отдыху в тенечке, максимум – к изготовлению и употреблению шашлыков. Но со словом «отдых» дачная жизнь в Болшево соотносилась менее всего. Для каждого обитателя дома Андрей Александрович находил важное и нужное дело. На огороде требовалось полоть лук, редис и морковь, сажать венгерскую стручковую фасоль (ее сажали строго на день рождения хозяина, 4 июня), опрыскивать деревья от парши, просеивать компост, избавляться от крапивы, устанавливать подпорки под ветви яблонь, рыть аккуратные ямки 60 на 60 на 60 под смородину и пионы, ремонтировать водопровод, чистить сажу в двух печах, колоть дрова, чинить забор, подкрашивать дом и многое, многое другое. Самым лютым врагом садового участка считались одуванчики – на борьбу с ними мобилизовывались все человеческие ресурсы, имевшиеся на даче. Бойцы вооружались вилами, специальными обрезанными с боков лопатами – и вперед!.. Одуванчики требовалось выдрать с корнем (те, кто делал это, знают, насколько это муторная процедура), затем сложить в ведра и сжечь. Но война велась с очень условным успехом – одуванчиков на даче с каждым годом становилось только больше.

Понятно, что далеко не у всех обитателей дачи подобные трудовые мобилизации вызывали энтузиазм и желание немедленно взяться за лейку или лопату, тем более, когда призыв раздавался в разгар игры в шахматы, карты или волейбол. Зять Андрея Александровича вспоминал: «Первая его просьба обычно звучала благожелательно-требовательно. Если он повторял просьбу-приказ, то в голосе появлялись нотки недовольства, раздражения, предупреждавшие разумного человека о том, что третьего распоряжения ожидать не следует, ибо худо будет непослушному “несмышленышу”, имеющему собственных детей старшеклассников или чуть моложе. Его возмущало наше неповиновение, именно не сиюминутным исполнением его просьбы, хотя он отлично знал, что дело будет сделано так, как им задумано». Доходило до того, что иногда внуки прятались на чердаке или крыше сарая и попросту не откликались на призывы дедушки. Но гораздо чаще к нему спешили на помощь, и вовсе не из-под палки.

Далеко не все усилия прилагались для того, чтобы все растущее на участке непременно процветало. Слово старшему внуку Липгарта Андрею Олеговичу Попову: «У нас на участке росли великолепные сосны. Бабушка очень их любила, а дед терпеть не мог. Они всегда что-нибудь затеняли, истощали почву и т. д. Однажды утром я вышел из дома и увидел, как дед ходит вокруг сосны и что-то льет в лунки из лейки.

“Дедушка, что это ты делаешь?” – спросил я.

“Тихо, только бабушке не