«Мы хорошо его знаем, потому он будет с нами».

«Вы его знаете плохо, – возразил Эйнштейн. – Сегодня он потерял мать. Это значит, воздействовать на него больше нечем. Перед вами новый Питер Панов. Угрозы и шантаж – это неэффективно, братья. Искушать его? Но чем? Ему же ничего не надо, кроме как добиться поставленной цели и увести детей к русским. Зато вы, сколько бы ни хвастались, что деньги, карьера и власть для вас пустой звук, поддались искушению и нарушили собственную природу. Вам совершенно определенно захотелось власти…»

Теперь они ударили первыми. И это уже не была случайность. Мне кажется, Эйнштейн сильно их уязвил обвинением в стремлении к власти. С другой стороны, к чему еще они стремились?

«Ионизирующее излучение! – просигнализировал Барсук. – Направленный пучок. Потенциал ионизации высокий».

Суки, подумал я, что ж они делают, у нас же дети.

«Вид излучения?»

«Бета и тормозное. Пэн, энергия частиц большая, вы схватите дозу».

Используя зрение Барсука, излучение я увидел. Включил свой электромагнитный генератор на полную, стараясь сузить поток и направить его на нашего дезактиватора.

«Ну так поглощай, парень, поглощай! – мысленно проорал я. – На тебя надежда! Мы поддержим».

Кто там среди них затесался, мужик-бетатрон? Баба-синхротрон? Меня охватила ярость. Друзья, дал я клич, качаем трибуну!

Кроме Головастика, у нас были и другие хорошие «инфразвуковики», особенно институтские. Не зря их даже мама побаивалась. «Ре-зо-нанс, ре-зо-нанс…» – зашептал кто-то из них, и я подхватил, начав дирижировать: «РЕЗОНАНС! РЕЗОНАНС!»

Трибуна превратилась в качели – вперед-назад, вперед-назад, – быстро увеличивая амплитуду. Интенсивность ионизирующего потока сразу снизилась, нелегко приходилось поганому бетатрону-синхротрону. «Фаренгейт, – позвал я, решив добавить экстрима в аттракцион. – Командуй “погодниками”. Сделайте над ними ливневую тучу, и чтоб полную воды, как беременная корова». Потом Барсуку: «Ты можешь выпустить всю дрянь, что сожрал, в эту тучу?»

Через минуту над сбежавшими «предельщиками» пошел радиоактивный дождь. И трибуны раскачались до такой степени, что зрители вынуждены были – нет, не спуститься, а побежать вниз. Кто-то не успел, рухнул вместе с каркасом.

«Хватит! – прилетел к нам испуганный возглас, совсем не похожий на те высокомерные речи, которые мы давеча слышали. – Мы уходим! Ты совершаешь огромную ошибку, Питер Панов…»

Напор чужой враждебной воли исчез, как отрезало. Они и вправду уходили. Потянулись вереницей мимо беседок для барбекю, жилых корпусов, автостоянки – в парк. Та часть меня, которая умела это делать, воспарила над полем боя, провожая их «взглядом сверху». Я хотел проконтролировать и убедиться.

Убедился. Они меня, конечно, заметили, но ручкой на прощание не помахали. Несостоявшиеся боги, тьфу.

Путь был свободен.

* * *

– Куда ты нас притащил? – сварливо сказала Натали.

Я вел отряд. Я был теперь главным, стал им неожиданно для себя – по негласному уговору всех моих спутников. Даже Носорог принял новое положение вещей с пониманием.

– К малой «Душевой», – ответил я. – Разве не сюда ты стремилась душой, печенью и желчным пузырем?

– Я же говорила – надо к бассейну!

– А этот чем тебе не нравится?

Мы стояли возле пустой бетонной чаши, заросшей черной колючкой. Воды, разумеется, не было. А когда-то была. Когда-то здесь, на природе, располагалось сердце пансионата – центральная зона отдыха с открытым бассейном, с нежной галькой, имитирующей пляж. Если посмотреть взглядом романтика на то, что осталось, можно было увидеть полнеющих дам в закрытых купальниках, лежащих с книгами в шезлонгах, грузных мужчин с отвисшими животами и сиськами, играющих за столиками в покер, их дочерей и сыновей, ныряющих с бортика в бассейн. А также стюарда в жилетке и шортах, снующего между буфетной стойкой и отдыхающими… Буфетная стойка, шезлонги, стулья, кабинки для переодевания, туалет – все это осталось. Только вместо отдыхающих были мы.

Остатки отряда подходили и подходили, растягиваясь по периметру пустой чаши.

– Вот это и есть порталы, – объявил я им всем, показав на объект, путь к которому так дорого нам стоил.

Невольный вздох пронесся над бассейном.

Две летние душевые кабинки. С облупившейся краской, но когда-то – ярко раскрашенные, словно игрушечные. При каждой – раздевалка. На одной нарисован мультяшный тигр в штанах и цилиндре – это для джентльменов, на второй – тигрица в юбке и лифчике, для леди.

«Душевая-2».

– А на карте… – дружно воскликнули Натали и Эйнштейн, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ох уж эти ее колокольчики, тормозящие мою кору и делающие меня идиотом. Эйнштейн обнял Натали за плечи, и она не отстранилась. Они стали друзьями; ради одного этого стоило выдержать схватку с рехнувшимися аномалами-дезертирами!

– А на картах – туфта, – сказал я. – Зачем это сделано, спросите у Живчика с Пинк Флойдом. Подозреваю, сталкеры пошутили. Так что зря мы, дядя Эли, в Чернобыль таскались.

– Откуда ты все знаешь, страшный человек?

– Спросите меня, кто убил Кеннеди или почему пришельцы в Розвелле не нагадили, как в Хармонте, я не отвечу. Но насчет малой «Душевой», дядя Эли, я вам пытался сказать еще в Чернобыле. Вы не стали слушать.

– «Мясорубка», – напомнила Натали.

Чуть не забыли, студень в глотку! Бросились бы сейчас всей толпой в ловушку… Я вывел из общего строя «отмычку», выменянную у контролера, и приказал идти вперед. Он дошел до самых кабинок…

И ничего. Чисто.

«Отмычка» была больше не нужна. Я отвел мужика за туалеты, поставил на колени и приложил ствол к затылку. Просить Натали вернуть ему сознание не стал, прошли времена, когда для меня это было важно. Некоторое время я стоял, почему-то не нажимая на спуск. Палец словно застрял в скобе.

Натка была рядом, однако не поторапливала и не отговаривала.

Они убили маму, думал я. Они не люди.

А я кто? Как легко стать мясником на скотобойне, испытывать гордость за свою профессию и получать от нее удовольствие.

– Отдадим его русским, – сказала Натали. – Хоть какой-то прок.

Опять она приняла решение за меня, за что я был ей благодарен. Оказалось, рука у меня немножко тряслась…

Носорог подошел к одной из душевых кабинок, торжественно возложил ладонь на дверь и повернулся к нам:

– Как же хорошо снова стать Живчиком! Еще бы и Анна была рядом… – Он что-то смахнул пальцем с повлажневшего глаза.

Анной звали его жену, умершую мать Натали.

– Так уж вышло, что с русскими договаривался я, значит, мне первому и нырять, – продолжал Живчик. – У них, правда, сейчас глубокая ночь, но нас, я уверен, ждут. Пинк Флойд, гони «мочалку», я метнусь на разведку.