Белая приостановилась, ловя запахи. Вот оно, здесь. Под тёмным старым пальто, пропахшим человеческим потом.

Человеческим потом и… собачьей шерстью.

Белая остановилась, вздрогнула. И не успела развернуться: сбоку на нее летело косматое, забинтованное тело с горящими глазами, — горящими почти так же, как у неё…

Мощные челюсти сомкнулись на глотке. Белая упала, дёрнулась. Она знала, что убить её невозможно. И поэтому оставалась спокойной.

Она оставалась спокойной, даже когда челюсти разомкнулись, и пёс, хромая, отошел от неё.

— Тарзан! Ты живой? — раздался тонкий дрожащий голос Девы.

Когда всё затихло, над белыми крышами Черемошников показались крылатые тени. Звучно пропел охотничий рожок, раздался далёкий свирепый лай. Тени промчались над двором, и из тёмного облака вывалилась стая больших черных ворон. Вороны молча обсели трупы и начали рвать их на куски.

Через некоторое время на поле битвы остались только черный перепаханный снег и тело странного существа, которого вороны не посмели тронуть.

Уничтожив собак и тела Ка без остатка, стая шумно поднялась в небо. А на проломленную крышу дома бесшумно опустился тёмный всадник.

Алёнка, прижимаясь к телу Тарзана, увидела, как на чердаке появился человек в тёмном плаще, который делал его почти невидимым. Человек распахнул плащ, который стал невероятно огромным, на весь чердак, и опустил его на лежавшую без движения Сараму.

Он закутал волчицу в плащ, словно в ночь, поднял её на руки, и взмыл через пролом прямо в холодные небеса.

И тогда снова раздались лай и хриплое далёкое карканье, а потом запел охотничий рог. Он пел печальную, траурную песнь, от которой холодело сердце. Он пел долго, то удаляясь, то приближаясь, и Алёнка, слушая, молча вытирала слезы, и не успевала: они скатывались со щек круглыми горошинами и, замерзая на лету, звенели, падая вниз.

Вот и всё.

Мэр города Ильин выступал в прямом эфире, отбиваясь от бесконечных звонков телезрителей. Он уже объяснил, что никакого чрезвычайного положения нет, что массовый отстрел волков, затеянный охотуправлением, прекращён, и против виновных экологической прокуратурой начато дело. Что никаких диких собак в городе не было и нет, а вспышка бешенства была зарегистрирована не в городе, а в пригородном селе.

Он повторял это весь вечер, у него разболелась голова, ему страшно хотелось курить и ещё — послать всех подальше, но звонки не прекращались, а въедливая ведущая Ирина всё не отставала с одними и теми же дурацкими вопросами.

— А правда, что на Черемошниках вчера ночью было какое-то побоище?

— Мне об этом ничего не известно. Если было «побоище», как вы выражаетесь, то скажите, пожалуйста, кто там был убит, — сказал Ильин уклончиво.

— А правда, что из морга исчезли трупы? Местные жители утверждают, что видели мёртвую цыганку. То есть, ожившую.

— На Черемошниках? — уточнил Ильин, усмехнулся, и развёл руками, как бы давая понять, что от жителей Черемошников всего можно ожидать.

— И все-таки, о трупах… — не отставала ведущая. — Это правда, что несколько трупов исчезли из морга, например, труп председателя КЧС Владимира Густых?

— Неправда, — соврал Ильин. — Мой личный опыт врача, да и простой здравый смысл подсказывают, что трупы не сбегают из холодильников, и уж тем более не ходят по улицам. Что касается Густых, — его тела в нашем морге действительно нет: оно отправлено в Новосибирск на специальную экспертизу.

— А бешенство?

— Да прекратите вы о бешенстве, наконец! — не выдержал Ильин. — Я уже много раз повторял, и повторяю ещё раз: была локальная вспышка бешенства в пригородном селе в начале декабря. Все больные животные усыплены, часть животных содержится в спецпитомнике института вакцин и сывороток. Что касается людей, — то была проведена массовая вакцинация, и ваша вспышка, так сказать, была успешно погашена.

Ильин устало взглянул на ведущую. Она поняла его взгляд, да и время передачи давно уже вышло, наверху, за стеклом, стояло все начальство и грозило Ирине кулаками.

— Последний звонок, Александр Сергеевич, — умоляющим голосом пропела Ирина. — Всего один, — и всё, точно уже всё.

Ильин махнул рукой: дескать, давайте уж, чего там.

Включился микрофон, и далекий сумрачный голос явственно произнёс сквозь помехи на линии:

— Не бей собаку — судороги потянут.

— Кто говорит? — звонко перебила ведущая.

— Народ говорит.

— Нет, вы представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут, и в чем суть вопроса?

Раздался шум помех, потом звонкий детский голос заявил:

— Волки и собаки были на Черемошках. Сарама и еще тот, кого называли Анубисом, Луперкасом, Волхом, — по-разному… Извините, но вы всё врете, дяденька! Перестаньте врать!

Раздались гудки, Ирина покраснела, а Ильин, растягивая слова, сказал севшим голосом:

— Ну вот, видите, какое грамотное поколение подрастает.

— Да, да, да, — рассеянно повторила ведущая, сидевшая уже как на иголках. — Жаль только, что вопрос так и не был сформулирован. («Действительно, очень, очень жаль», — вполголоса, но довольно ясно проговорил Ильин). На этом, дорогие друзья, мы вынуждены прекратить передачу, так как наше время давно уже вышло… — Она боязливо взглянула на монитор, и зачастила, затараторила: — Все вопросы, на которые Александр Сергеевич не успел дать ответ, записаны, и будут переданы ему. Ответы вы получите во время следующей встречи в передаче «Час Ильина». Спасибо, Александр Сергеевич, и до свиданья!

Ильин ответил в том смысле, что с большим нетерпением ждёт следующей встречи. Лицо его при этом выражало нечто, близкое к отвращению.

В эфир пустили рекламный ролик, и Ильин, наконец, расслабился, потянулся, кашлянул. И, вставая из неудобного кресла, участливо спросил:

— А вас, Ирина, собачки не покусали?

Наверху, за стеклом, начальство, редакторы, выпускающие зашлись от хохота.

— Оставайся, Стёпка, у меня, — вдруг сказала Катька. Она допила четвёртый стакан чаю, лицо её покрылось бисеринками пота. — Со мной живи.

Степка замер на секунду, не донеся стакан до рта.

— Тесно у тебя, однако, — осторожно, дрогнувшим голосом, ответил он.

— Ничего! Летом к избе пристройку сделашь. Просторно будет, как в фатере: две комнаты.

Степка отвернулся, засопел.

— Боюся я.

— Чего? — удивилась Катька.

— Женшшин, — тихо ответил Стёпка, отвернувшись.