Между тем Скудин со товарищи, услышав звуки выстрелов,полетели точно на крыльях. Приблизившись, перешли на шаг, и, остановившисьнаконец, Гринберг глянул в оптику «Вампира».

– Есть, вижу цель. Зэки. Один, отставить, двоехолодные… Ведут огонь в направлении ели. Наших не видно. Мочить?

Он уже успокоил дыхание, голос звучал буднично иневыразительно, словно ему было совсем неинтересно.

– Мочи, – кивнул Скудин. – А мы покаподтянемся ближе… – И сделал знак Боре: «Следуй за мной».

– М-м-м… – Гринберг устроился поудобней, сделалвдох и, поймав мгновение между ударами сердца, точным выстрелом поразилдвижущуюся цель. Мгновением позже вторая пуля продырявила голову ещё одномузэку. Снайпер класса «мастер», да при винтовке, способной за сотню метровбеззвучно пробить лист шестимиллиметровой спецстали, – ой, мама,бронежилет не бронежилет, каска не каска… Любители резать беззащитных туристовдаже не поняли, откуда пришла неслышная смерть. Им не стало легче, когдаподтянулись Иван с Борисом – и тоже взялись за стволы, шепнувшие едваразличимо: «Конец»…

Буров и двое учёных пятились к выходу из пещеры. А дрожаниенад пропастью, поначалу почти нематериальное, клубилось, густело на глазах,обретая форму и цвет. Из бесцветного оно стало зелёным, потом альм, неотвратимоналиваясь опасностью и угрозой. Казалось, в недрах земли зрел исполинскийнарыв.

– Да уж… дают красный свет… – Надеясь в основномна чудо, Глеб вытащил лазер, не глядя включил и, закрывая собой отступающихЗвягинцева с Веней, тихо прошептал: – Ребята, двигайте-ка на выход.По-быстрому. Сейчас оно…

И точно. Из клубящейся алой стены выплеснулиськирпично-бурые протуберанцы – и зловеще метнулись к незваным гостям. Глеб наодних рефлексах нажал спуск… И чудо случилось: оживший-таки «Светлячок» выдалроскошно-бирюзовый импульсный луч, с шипением располосовавший туманную стену.Та мгновенно сделалась угольно-чёрной, с чмокающим звуком вобрала своищупальца, все, кроме одного… но это оставшееся с чудовищной силой хлестнулоГлеба поперёк живота. Силой удара его выбросило наружу, а из недр пошёл низкийгул, будто великан застонал громоподобно и страшно. Мелко задрожали скалы, иреликтовая ель заскрипела расщеплённым стволом, зашумела мохнатыми лапами,словно предчувствуя близкую гибель…

– Глеб, Глеб! – Звягинцев с Веней бросились кбезжизненному телу, но их оттеснили Скудин с Капустиным. Подхватили и бегомпотащили Бурова с холма и подальше прочь – земля под ногами ходила ходуном, нидать ни взять конвульсировала. Вот глухо ухнуло в глубине… содрогнулисьокрестные скалы… и с жутким медленным криком повалилась тысячелетняя ель. Холмпросел, пошёл земляными волнами, ни следа не осталось ни от входа в пещеру, ниот камня, закрывавшего проход… ни от аппаратуры, установленной у лаза. Тольковывороченная почва, мох, обломки скал и громадные корни, обречённо воздетые кнебесам…

А неподалеку валялся без малого десяток самых обыкновенныхжмуриков. С аккуратными девятимиллиметровыми дырками в жизненно важных местах.Что-то, а убивать спецназовцы весьма даже умели. Ещё они здорово умелиоказывать первую помощь: и роды приняли бы, случись вдруг такая необходимость.Однако все их попытки привести Бурова в чувство потерпели полную неудачу. Онлежал неподвижно и не отзывался, хотя продолжал очень слабо дышать. На егоживоте чернел страшный, закрученный спиралью ожог. На руках и ногах виднелись«ёлочки», какие бывают, если влезешь нечаянно в киловольты. Вот только был этоявно не обычный электрошок. Но что, Господи, что?..

– Алло, это случайно не дядя Зяма?.. – Гринбергприжимал к уху сотовую трубку. – Дядя Зяма, так это же я, ваш любимыйплемянник Женя, шолом… Да, вы меня верно поняли, я имею в виду позвать тётюХаю, чтобы ей так долго жить. Ничего, ничего, заканчивайте, раз уж начали, яподожду…

Потом на связи появилась тётя Хая, и Грин темпераментнозастрекотал на идиш, сразу став похожим на купчину из овощных рядов одесскогорынка. Сыпал как горохом, ничего невозможно было понять, кроме некоторых имёнсобственных: рабби Розенблюм… Рома Абрамович… Березовский… Мадлен Олбрайт.Наконец он отключился и утёр пот со лба.

– Порядок, – сообщил он Ивану. – Тётя Хаяговорит, борт будет часов через восемь, заказан «Штопор». Сядет на радиомаякамериканцев, но на всякий случай нужно развести костры. В общем, она ещепозвонит…

– Ясно. – Скудин раскупорил «полярное сияние»,щедро оделил всех допингом, выпил на сей раз и сам. Глянул на Звягинцева сВеней. – Вы. Понесёте оружие. И снаряжение. Двинулись. Время жмёт.

И первым взялся за плащ-палатку, на которой беспомощнораскинулся Буров. Следовало тихонько поблагодарить саамских духов хотя бы зато, что угробили научную аппаратуру. Не иначе, свихнутые учёные и её взялись бытащить…

Капустин с Гринбергом ухватили плащ-палатку за другой край…

Когда, чуть живые от усталости, они добрались до лагеря, начасах уже было далеко за полночь. Наши волновались, не спали. Первой навстречуиз лагеря выбежала Виринея. Она обошлась без ахов и охов – сразу и по-деловомуустремилась к Бурову. Но… остановилась за несколько шагов, словно налетела настену. Причём на стене этой явно было написано большими красными буквами:«Осторожно! Мины!» Народу, понятное дело, было не до Виринеи. Плащ-палатка проплыламимо неё, не задержавшись, и мало кто заметил, как девушка упрямо сжала зубы и,словно преодолевая некую силу, шагнула вслед. Но на тонком плане бытия тотчасвзорвался незримый заряд – Виринея шарахнулась, тяжело села наземь и беспомощносгорбилась, прижимая руки к вискам. Перед глазами засновали огоньки, желудокподнялся к горлу, потом вывернулся наизнанку… Кого ни разу не накрывалострашнейшими приступами мигрени, тому не понять.

Остальные реагировали более по-земному. Даже Эдик выразилсочувствие. Вполне закономерно сочетавшееся с ненавистью к Скудину.

– Лучше бы тебя так шваркнуло, мудозвона. Один былчувак путёвый, да и тот теперь с отбитым мозжечком…

Видно, помнил, что благодаря Глебу остался мужеска пола.Такое, как говорят, до смерти не забывается. А впрочем, у кого как.

Правду скажем, интерес Эдика к происходившему на том и угас.

Зато проснулись американцы.

– Он о’кей? Вы же теряете его!

Братья во Христе всё поняли с полуслова, мигом включилирадиомаяк, бросились помогать нашим с дровами. Костры раскладываличетырехугольником, как в славные партизанские времена. Уже под утро Гринбергуслышал в кармане зуммер, вытащил трубку, послушал, кивнул.

– Да, я, тётя Хая… Шолом; тётя Хая. Мерси, тётя Хая…

Отключился и доложил Кудеяру.

– Борт на подлёте, пора зажигать.

По углам огромного четырехугольника загорелись костры,затрещали, принимаясь, еловые поленья, в нежно-пастельное утреннее небопотянулись густые, подсвеченные снизу пламенем дымные столбы. А из космическойвысоты уже слышался нарастающий грохот, и на обозначенный пятачок вскореопустился ревущий монстр. Очередное чудо российской авиационной техники,возникшее ни дать ни взять из славного патриотического анекдота о сеялках,веялках и комбайнах вертикального взлёта.[149] Траву набезымянной поляне аккуратно примял колёсами секретный самолет «Штопор»,получивший название из-за хитро закрученной антенны на носу.