Иза, вне себя от тревоги, ожидала, пока окончится совет. Она собрала всю свою храбрость, чтобы поговорить с Браном, и, увидев, как мужчины расходятся, решила – время настало. Подойдя к очагу вождя, она опустилась у его ног и склонила голову.

– Что тебе нужно, Иза? – спросил Бран, коснувшись ее плеча.

– Эта недостойная женщина хочет говорить с вождем.

– Ты можешь говорить.

– Эта женщина сознает свою вину. Она должна была сообщить вождю о том, что намерена сделать молодая женщина, – по всем правилам начала Иза. Но чувства переполнили ее, и она забыла об условностях. – Бран, Эйла так хотела ребенка. Никто не ожидал, что в ней когда-нибудь зародится новая жизнь. Пещерный Лев так силен, как он мог проиграть битву? Эйла была счастлива, когда узнала, что понесла. Ей пришлось тяжело, но она ни разу не пожаловалась. Во время родов она едва не умерла, Бран. Только страх за жизнь ребенка придал ей сил. Она знала, других детей у нее не будет. И хотя сын ее родился увечным, она не смогла с ним расстаться. Боль и горе лишили ее рассудка, Бран, Она позабыла обо всем. Знаю, у меня нет никакого права просить. И все же молю тебя, Бран, оставь ей жизнь.

– Почему ты не пришла ко мне раньше, Иза? Сейчас ты надеешься, что твоя мольба дойдет до меня. Почему же ты не просила прежде? Разве я был суров с Эйлой? Я знал, что роды ее были мучительны. Человек отводит глаза от чужих очагов, но, кроме глаз, есть уши. Во всем Клане нет никого, кто не знал бы, каких страданий стоило Эйле рождение сына. Или ты думаешь, сердце у меня из камня? Если бы ты пришла ко мне вовремя, рассказала о горе Эйлы, о том, что она замышляет, неужели я не внял бы твоей просьбе? Я оставил бы безнаказанным ее намерение убежать и спрятаться, счел бы его бреднями женщины, обезумевшей от родовых мук. Я осмотрел бы ее сына. И хотя у Эйлы нет мужчины, если увечье мальчика не слишком велико, я оставил бы его в живых. Ты сама лишила меня этой возможности. Ты решила все за вождя. Видно, благоразумие изменило тебе, Иза. Раньше ты никогда не забывала о долге. Я считал тебя достойнейшей из женщин. В одном лишь тебя можно упрекнуть: ты непозволительно пренебрегала собственным недугом. Я знаю, насколько он тяжел, хотя ты и пытаешься это скрыть. Но, видя, что ты избегаешь всяких упоминаний о своей болезни, я никогда не говорил с тобой об этом. Прошлой осенью я был уверен; ты покинешь нас и отправишься в мир духов. Эйла полагала, что ребенок, которого она носит, – первый и последний для нее. Скорее всего, она права. И все же, когда ты слегла, Эйла позабыла обо всем. Она вырвала тебя у смерти. Я был поражен, когда понял, что на этот раз ты останешься с нами. Возможно, Мог-ур уговорил духов, чтобы они погодили забирать тебя. Но ты осталась в живых не только благодаря Мог-уру, Иза. Я знал, что Мог-ур попросит для Эйлы позволения стать целительницей Клана, и намеревался удовлетворить его просьбу. Она стала бы твоей преемницей, люди платили бы ей уважением, как платили тебе. И хотя Бруд, мой преемник, невзлюбил Эйлу, я всегда считал ее хорошей женщиной, почтительной и работящей. Я знал, Бруд досаждает ей. Как видно, именно он виной тому, что в начале прошлого лета Эйла впала в уныние, хотя многое тут неясно мне. Бруд отважный и сильный охотник, и у женщины нет причин считать его внимание оскорбительным. Как бы то ни было, ему не следовало сводить счеты с Эйлой. Но возможно, сын моей женщины прав, и я был к ней слишком снисходителен. Иза, явись ты ко мне заблаговременно, я обдумал бы твою просьбу. Тогда сын Эйлы мог бы жить. Теперь слишком поздно. Если Эйла вернется, когда для ее сына наступит День Обретения Имени, они оба умрут.

Весь следующий день Эйла тщетно пыталась развести огонь. Со времени ее прошлого пребывания в пещере здесь сохранилось несколько сухих палок. Но напрасно она терла палку между ладонями: у нее не хватало сил разогреть ее как следует и куски дерева не дымились. Эйла не знала, что это спасло ее. В поисках беглянки Друк и Краг поднялись на горный луг. Разведи Эйла огонь, они немедленно обнаружили бы ее убежище по запаху дыма. Когда охотники проходили мимо, Эйла и ее сын крепко спали в пещере. Друк и Краг приблизились к проему, скрытому ветками орешника, – если бы ребенок захныкал во сне, он выдал бы себя и мать.

Не только неприятность с огнем обернулась для Эйлы удачей. Весенний дождь, без устали моросивший весь день, превратил землю в жидкую грязь. Низкое серое небо нагоняло на Эйлу тоску, но зато дождь смыл все ее следы. Охотники, вышедшие на поиски, были опытными следопытами, они знали, как выглядят отпечатки ног всех людей в Клане. К тому же, если бы Эйла, как намеревалась, стала бы собирать съедобные коренья и травы, разрытая земля заставила бы охотников насторожиться. Лишь крайняя слабость Эйлы спасла ее от преследователей.

Проснувшись, Эйла выбралась из пещеры и увидела человеческие следы у родника, из которого брал начало ручей. Охотники останавливались здесь утолить жажду. У Эйлы душа ушла в пятки. После этого случая она с опаской выходила из своего укрытия. Стоило ветру шевельнуть ветки у входа, по телу Эйлы пробегала дрожь. Она напряженно прислушивалась к каждому звуку, и в тишине ей мерещились человеческие шаги.

Еда, которую Эйла захватила с собой, подошла к концу. Она обшарила корзинки, в которых хранила свои запасы в тягостные дни смертельного проклятия. Но найти ей удалось лишь несколько гнилых орехов и помет мелких грызунов, уничтоживших ее кладовые. Обнаружила она также и остатки еды, которую приносила ей Иза в пору женского изгнания, но они тоже сгнили и испортились.

Тут Эйла вспомнила, что в глубине пещеры, в каменной выемке, спрятано вяленое оленье мясо. Она проворно раскопала заваленную камнями ямку. Мясо оказалось в целости и сохранности, но Эйла понимала: оно выручит ее ненадолго. Вдруг ветки у входа закачались. Сердце у Эйлы замерло.

– Уба! – опешив от удивления, вскрикнула она в следующий миг. – Как ты нашла меня?

– Когда ты ушла, я кралась следом. Я боялась, вдруг с тобой что-нибудь случится. Вот тебе еда и отвар, от которого прибавляется молока. Его приготовила мать.

– Так Иза знает, где я?

– Нет. Но она догадалась, что я тебя выследила. И она вовсе не хочет, чтобы я рассказала ей, где ты. Иначе ей придется сообщить об этом Брану. Ох, Эйла, Бран так зол на тебя. Каждый день он посылает за тобой охотников.

– Я видела их следы у родника. Но они не заметили мою пещеру.

– Бруд только и делает, что хвастается. Он, мол, заранее знал, какая ты скверная. С тех пор как ты ушла, Креба не видно и не слышно. Он не выходит из пристанища духов. А мать ужасно расстроена. Она хотела, чтобы я предупредила тебя: не возвращайся, – сообщила Уба, устремив на молодую женщину полный участия взгляд.

– Но если Иза не говорила с тобой обо мне, откуда ты это знаешь?

– Вчера вечером и сегодня утром она наготовила больше, чем надо. Но не слишком много – наверное, боялась, что Креб что-нибудь заподозрит. Потом она сделала отвар и принялась причитать и сетовать, словно сама с собой. Все твердила, как она по тебе горюет, но при этом смотрела прямо на меня. Несколько раз она повторила: «Если бы кто-нибудь передал Эйле, что ей нельзя возвращаться. Бедная моя Эйла, бедная моя дочь, она так слаба, и ей наверняка уже нечего есть. Ее ребенку нужно молоко, а я не могу даже передать ей отвар», ну и все такое. А потом она ушла, но перед этим отвар перелила в сосуд, а всю еду сложила в корзинку. Конечно, в тот день, когда ты ушла, она поняла, что я отправилась вслед. Я вернулась поздно, но она не стала меня бранить. Знаешь, Бран и Креб страшно разозлились на нее за то, что она не рассказала им про тебя. Не представляю, что бы они сделали, если бы догадались, что она знает больше, чем открыла им. Но меня никто не расспрашивает. Ведь на детей, особенно на девочек, не обращают внимания. Эйла, я знаю, мой долг – сказать Кребу, где ты. Но я не хочу, чтобы Бран предал тебя проклятию. Не хочу, чтобы ты умирала.