Галлии. Оба родились в трущобах и выросли в самых темных переулках, однако, как и все остальные граждане, жадно ловили каждую деталь важных событий.

Поначалу Помпей собирался провозгласить себя диктатором и таким образом получить контроль над преступными бандами. Освободившись от оков строгого законодательства, он смог бы расправиться с главарями без суда и следствия. Однако все решил совет того же Красса. Опытный политик отговорил правителя от такого шага. После казни место Клодия и Милона неизбежно займут другие, более осторожные бандиты. И тогда уже выжить не удастся ни Помпею, ни, возможно, самому Риму. Гидра римских трущоб непременно отрастит новые головы, и уж те не будут разгуливать в открытую и даже заседать в сенате. Бывшие консулы обсуждали проблему несколько часов кряду, и Помпей согласился с доводами хитроумного коллеги. А потому вместо открытого противостояния выбрал политику лести и задабривания опасных врагов. Он поддержал кандидатуру Клодия на пост главного магистрата и задал в его честь пышный обед. После этого новые союзники вместе назначили претендентов на предстоящие консульские выборы. Ими стали серые, незаметные люди, неспособные нарушить хрупкое перемирие. Таким образом, Помпею удалось найти шаткое равновесие, на которое Клодий согласился во многом ради того, чтобы укрепить собственные позиции в непрекращающейся борьбе против Милона.

Стоя на подиуме и читая доклад Цезаря, Помпей ни на секунду не выпускал из виду соперников. Возвысив одного из них, он моментально превратился в злейшего врага второго, так что, встретившись взглядом с Милоном, увидел в его глазах лишь лютую ненависть. Зато Клодий теперь произносил имя правителя с глубоким почтением. В начале лета Помпей даже посетил особняк нового доброжелателя и получил свою порцию лести. Конечно, такая игра крайне опасна, и все же попытка стать диктатором и разнести все вокруг на мелкие куски закончилась бы куда трагичнее. В реальных условиях такая тактика неминуемо привела бы к гражданской войне, и неизвестно, кто вышел бы из нее победителем.

Откашлявшись, Помпей слегка склонил голову в сторону Клодия. Даже этот скромный знак уважения вызвал на лице самолюбивого сенатора довольную улыбку. Красс, как всегда, оказался прав. Новые сенаторы, конечно, дикие и темные люди, но они всей душой стремились к тому почету и уважению, которые давало участие в работе законодательного органа. Результаты не заставили себя ждать. С тех пор как Помпей ступил на новый путь, никто из его союзников не пострадал от рук бандитов Клодия. Больше того, стоило Помпею объявить о намерении реконструировать ипподром, Клодий тут же явился с предложением щедрой финансовой помощи. В знак благодарности Помпей заказал статую благодетеля и не уставал прославлять его великодушие в сенате.

Милон решил не отставать от соперника и предложил реконструировать Аппиеву дорогу. Помпей, конечно, ничем не выдал собственного восторга, уж слишком предсказуемым оказался новый сенатор. Он разрешил тому начертать свое имя на Капенских воротах, там, где в город с юга входила Аппиева дорога. После всех этих событий Помпей наконец почувствовал, что снова, впервые за последний год, крепко держит в руках бразды правления. А враги-бандиты перешли к тонким, скрытым методам борьбы. Признание и почести были для них куда дороже открытого и яростного противостояния. Новые консулы, в свою очередь, полностью сознавали шаткость собственного положения и ни шагу не ступали без совета наставников. Ситуация в сенате обрела характер патовый, и подковерная борьба продолжалась полным ходом.

Помпей громко зачитывал список племен, которые Цезарю удалось победить в первых весенних битвах. Сенаторы изумленно замерли, и оратор с удовольствием прислушивался к напряженной тишине. Число рабов, посланных через Альпы в Рим, вызвало благоговейный ужас. Племя ремов попало в вассальную зависимость. Нервиев уничтожили почти до единого человека. Белгам пришлось сложить оружие и сдаться. Адуатуков загнали в один укрепленный город, который потом взяли штурмом. Только из этого последнего племени на невольничьи рынки Рима отправились пятьдесят три тысячи рабов.

Помпей внимательно изучал доклады Цезаря, но даже он не смог увидеть скрытую за простыми строчками ожесточенную борьбу. Полководец вовсе не старался как можно красивее преподнести собственные победы, но от сухого, лаконичного тона отчета они казались еще более впечатляющими. Сенат услышал доклад целиком, вплоть до заключительных комментариев, в которых Цезарь адресовал послание римским законодателям и рассказывал о собранном на завоеванных землях годовом налоге. Последняя строчка прозвучала в особой, натянутой, словно струна, тишине: «Со всей ответственностью заявляю, что Галлия умиротворена и готова полностью подчиниться законному правлению Рима».

Не в силах скрыть восторга, сенаторы дружно вскочили с мест, аплодируя и крича до хрипоты. Чтобы хоть немного успокоить их, Помпей поднял руку.

Когда наконец удалось восстановить подобие тишины, правитель заговорил звучным, полным силы и энергии голосом:

– Боги даровали нам новые земли, сенаторы. Теперь же предстоит доказать, что мы достойны управлять ими. Наши легионы принесли мир в Испанию, и точно так же мир воцарится на новых диких землях. Римляне построят дороги и вырастят щедрый урожай, которого хватит, чтобы накормить города. Они научатся вести хозяйство и самостоятельно решать все проблемы. Рим придет в Галлию не силой собственных легионов, но силой права, справедливости и благосклонности богов.

– Умиротворена? Ты написал им, что галлы смирились? – недоверчиво переспросил Брут. – Но ведь в Галлии до сих пор остались места, где о нас даже не слышали. Как ты мог такое написать?

Цезарь нахмурился:

– Тебе бы больше понравилось, напиши я «галлы все еще представляют серьезную опасность, но есть надежда на примирение»? Вряд ли такие слова вдохновили бы наших поселенцев на переход через Альпы.

– А я не стал бы говорить даже о надежде на примирение. Куда правдивее было бы сказать, что эти дикари приносят столько неприятностей, что невозможно и сосчитать. На протяжении долгих лет – да что там, многих поколений – они дрались между собой, пока не нашли в римской армии общего врага, против которого и объединили усилия. И вот теперь мы по локоть засунули руки в осиное гнездо, такое большое, каких мне еще не доводилось видеть. Вот это, по крайней мере, правда.

– Ладно, Брут. Все равно дело уже сделано и исправить ничего нельзя. Ситуацию я знаю не хуже тебя. Те из племен, которые никогда не слышали о римских легионерах, скоро увидят, как мы строим дороги по всей стране. Если сенат сможет воспринимать меня как завоевателя Галлии, то разговоров о моем возвращении в Рим, а тем более о долгах больше никто не осмелится завести. Там, дома, смогут сосчитать то золото, которое я послал им, и тех пленных-рабов, которые работают на их полях. Теперь я свободен и, если захочу, смогу отправиться