– О, как я устал! – вздохнул он. – Но мне нужны подробности. Я хочу знать, видел ли кто-нибудь солнечную корону?

Ипполит Патар подпрыгнул от неожиданности. Он вспомнил это странное и звучное название, которое двое из трех докторов дали скоплению ранок на лице Максима д’Ольнэ. И г-н непременный секретарь ответил, хотя у него перехватывало дух:

– Да, да! Именно так – солнечная корона!

– Это она и была, верно? Вспыхнула у него перед лицом и… Меня принудили, сударь, дорогой вы мой! Смерть от излучения. Иначе ее вызвать невозможно. Это как вспышка или, скорее, ожог. Но тот, другой… Что с ним сталось? Поймите, сударь, для меня важны детали! Я очень сомневаюсь, чтобы душегуб воспользовался излучением еще раз, поскольку я сам слышал, как он сказал Тоби, что они умерли все трое! Подробности… мне не хватает подробностей. Стоит им с Тоби заикнуться об этом в моем присутствии, как они тотчас же умолкают. О! Как он безжалостен, этот злодей! Но тот, другой… Что с ним произошло? Обнаружили что-нибудь?

– М-мне кажется, ничего такого… – заикаясь от волнения, ответил г-н Патар.

– Ага! Ничего и нельзя найти, когда имеешь дело с самым трагическим из ароматов! Никаких следов. Это детская забава! Кладешь это в письмо, это вдыхают – и привет! Готово! Но всех так не убьешь… В итоге этого начинают опасаться и держат письмо подальше от себя. Да-да! Третьего Лустало должен был убить иначе, с помощью…

Внезапно рычание собак раздалось так близко и громко, что беседа прервалась. В подвале теперь слышалось лишь взволнованное дыхание трех человек. Потом голоса церберов удалились и сделались тише.

– Выходит, их не собираются кормить нынче вечером, – пробормотал Дэдэ.

Патар, у которого после ужасных признаний узника сердце колотилось так, будто вот-вот выскочит из груди, нашел в себе силы сказать:

– У того другого в носу обнаружили кровь и сочли, что он умер от кровотечения.

– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – проскрежетал Дэдэ, и зубы его страшно лязгнули. – Его убили звуком. Кровотечение неизбежно. Да, именно так! Кровь в ушах, кровоток в евстахиеву трубу, кровь достигает носоглотки, а затем носа. Так оно и было, клянусь!

Узник с живостью обезьяны вскочил на ноги. Казалось, он прыгнет сейчас на прутья решетки, вцепится в них, как четверорукий, и вырвет с корнем. Патар резко отпрянул, опасаясь, что его схватят за волосы.

Выпрямившись, узник гордо вскинул голову, и, когда он проходил вблизи огарка, стал отчетливо виден его огромный лоб.

– Видите ли, сударь, все это, конечно, ужасно, но такое изобретение – повод для гордости. Я справился! Речь ведь идет не про шуточную смерть, а про настоящую, заключенную в свете и звуке. Кстати, мне это дорого обошлось. Но, знаете ли, когда осеняет идея, все остальное – вздор! Самое главное – идеи, а мне их не занимать. Спросите об этом хоть самого́ великого Лустало. А уж разработать подобную идею – за мной не пропадет! Это восхитительно! – Человек остановился, поднял указательный палец и важно изрек: – Как вы знаете, в спектре существуют ультрафиолетовые лучи. Эти лучи – химические. Они способны сильно воздействовать на сетчатку глаза. Из-за таких лучей случались тяжелые травмы. Весьма тяжелые! Теперь слушайте внимательно. Знаете, наверное, бывают такие лампы в виде длинной трубки. Они дают такой зеленоватый свет… вследствие паров ртути. О, это мощно! Вы меня слушаете или нет? – вскричал вдруг Дэдэ так громко и яростно, что г-н Лалуэт рухнул на колени, умоляя этого необычного профессора замолчать, а г-н Патар простонал:

– Тише… Заклинаю вас Небом, тише!

Но подобострастие учеников отнюдь не остановило преподавателя, который, пыжась от распиравшей его гордости, упиваясь собственной лекцией и возможностью превознести достоинства своих изобретений перед редкой аудиторией, продолжал голосом звучным и властным:

– Так вот, эти лампы, содержащие пары ртути, производят прямо-таки дьявольский свет. У меня тут, кажется, есть…

Человек порылся в своей клетке, разгребая беспорядочно набросанные вещи, но ничего не нашел. Высоко наверху по-прежнему бесились и выли собаки. Они учуяли посетителей, и это делало псов совершенно невыносимыми.

«Заткнуть им глотки можно, конечно, только куском мяса!» – подумал г-н Лалуэт. Эта мысль его теперь решительно не покидала, несмотря на красноречие профессора. Он ничуть не оживился и все так же стоял на коленях, словно у него оставались силы лишь на то, чтобы перед кончиной выпросить у Господа прощение за глупое тщеславие, толкнувшее его добиваться чести, которая все-таки уготована другим людям, по крайней мере, умеющим читать…

Узник меж тем продолжал свою лекцию, еще выше задрав голову и сопровождая свои слова размашистыми, рубящими жестами.

– Ну так вот… Вот она, моя идея! Вот она! Вместо стеклянной я взял кварцевую трубку, и это дало мне просто безумное количество ультрафиолетовых лучей! Я поместил эту трубку, заключавшую в себе ртутные пары, в маленький потайной фонарь и присоединил через трансформатор к аккумулятору. И тогда сила пучка лучей, направляемого в глаза этим фонарем, стала смертельной. Это ни с чем не сравнимо! Одного-единственного луча из моего излучателя, который я могу заставить работать с любой мощностью благодаря диафрагме, регулирующей световой поток, вполне достаточно! Сетчатке глаза наносится такой чудовищный удар, что это влечет немедленную смерть. Но что конкретно ее вызывает? Это еще нужно выяснить. Можно предположить смерть от внезапного удушья, ведущего к остановке сердца, ведь симптомы внезапного удушья и сердечного приступа весьма схожи, – этот феномен открыл сперва я, а потом физиолог Броун-Секар. Так вот… Под воздействием моих лучей человек умирает так же, как если бы его, например, резко ударили ребром ладони по горлу. Вот так! Вот так! О! Как я гордился своим маленьким потайным излучателем! Но злодей отнял его у меня, и я никогда больше не видел свое изобретение. Никогда! О, мой ужасный маленький излучатель, убивающий людей, как мух! Как мух! Это так же верно, как и то, что я – профессор Дэдэ!

Оба слушателя профессора Дэдэ мысленно препоручили свои души Господу Богу, поскольку угрожал им, видно, сам дьявол – сперва собаками, а теперь маленьким потайным излучателем. Неизвестно было, удастся ли от всего этого спастись. Но профессор Дэдэ пока еще ничего не рассказал о своем последнем изобретении, доставлявшем ему, казалось, несравненно больше радости, чем все предыдущие. Он еще не поведал о том, что с нежностью называл своей дорогой уховерточкой. Впрочем, этот недочет он вскоре устранил буквально несколькими фразами, и ужас слушателей сделался полным. Гадкий, мерзкий ужас перед неизбежной гибелью, навсегда заледенивший сердца г-на непременного секретаря и новоиспеченного академика.

Итак, Дэдэ провозгласил:

– Но все это – козье дерьмо по сравнению с моей дорогой уховерточкой! Это такая маленькая штучка, фитюлька всего-то вот такого размера, не больше! Ее можно засунуть куда угодно! В аккордеон, например, если хватит сноровки и знаешь, как взяться за дело, в шарманку – во все, что играет музыку, во все, что может издавать фальшивую ноту! – Профессор Дэдэ опять воздел палец. – Что, судари, может быть неприятнее для мало-мальски музыкального уха, чем фальшивая нота? Я вас спрашиваю, почему не отвечаете? Нет ничего. Ничего! Ничего! С помощью моей дорогой уховерточки, а также благодаря весьма хитроумному электрическому устройству, испускающему волны – новые волны, гораздо более проникающие и быстрые, нежели волны Герца, клянусь вам! – так вот, с помощью моей дорогой уховерточки я как бы вкручиваю фальшивую ноту в мозговые оболочки человека и заставляю его мозг, ожидающий нормальную ноту, испытать такой шок, что человек падает замертво. Он оказывается сражен волновым клинком, если осмелюсь так выразиться, в тот самый миг, когда несущая фальшивую ноту волна проникает – стремительно и тайно – в его ушную раковину. О, именно так! Что вы на это скажете? Вам нечего сказать? Нечего! И мне тоже. Все это убивает людей, как мух. Как мух! Но как же это в сущности досадно – торчать здесь всю жизнь, не видя никого, кроме тех, что приходят освобождать меня… пока не умирают. Уж я-то на их месте прекрасно знал бы, что надо делать в столь затруднительных обстоятельствах.