– Забери у него формулу, – приказал Лустало великану, – и дай ему похлебки.

– Посмотрите сначала, устраивает ли вас эта формула. Сами же приучили меня не вкушать хлеб даром.

Послышались шаги великана, потом шуршание бумаги, которую узник, вероятно, просовывал сквозь прутья.

Наступила тишина, в которой великий Лустало, конечно же, изучал формулу.

– О! Вот даже как! – воскликнул он наконец тоном нескрываемого восхищения. – Потрясающе! Просто потрясающе, Дэдэ! Но ты не говорил мне, что работаешь над этим. Я и не знал…

– Я только над этим и тружусь вот уже девять дней и девять ночей. Слышите? Дней и ночей! Но мне это удалось!

– О да, удалось! – глубоко вздохнул Лустало и прибавил: – Какой гений!

– Еще что-нибудь выдумал? – усмехнулся Тоби.

– Да-да, выдумал. Открыл! И не только открыл, но и заключил в прекрасную формулу!

Тут Лустало и Тоби перешли на шепот, и даже если бы у сидящих в печи нашлись силы слушать, то все равно ничего нельзя было разобрать из того, о чем говорили Лустало с великаном.

Опять раздался скрипучий голос академика:

– Но это же настоящая алхимия, мой мальчик! Твое открытие – это ведь что-то вроде трансмутации металлов[45]! Ты уверен в результатах опыта, Дэдэ?

– Да. Я повторил его три раза с хлористым калием. Каково, а? Больше никто не скажет, что материя необратима! Это нечто совершенно иное – новый ионизированный калий, не имеющий ничего общего с известным калием. И я этого добился!

– Даже относительно хлора?

– Вот именно!

– Черт побери! – вырвалось у Лустало, и, вновь посовещавшись с Тоби, светило науки спросил: – Чего ты хочешь за свои труды, Дэдэ?

– Варенья и стакан вина.

– Ладно. Сегодня вечером дай ему стаканчик вина, – приказал великий Лустало великану. – Вреда не будет.

Внезапно относительное спокойствие, утвердившееся за это время в подвале, нарушилось самым неистовым образом. Дэдэ разбушевался и изверг из себя целый шквал ярости, воплей и проклятий. Разразилась настоящая подземная гроза! Г-н Лалуэт и г-н Патар едва успели сдержать на своих пересохших губах крик ужаса. Они слышали, чувствовали, как узник диким зверем бросается на прутья своей клетки.

– Убийцы! – рычал он. – Убийцы! Подлые душегубы! Вор Лустало! Гнусный тюремщик, мучитель моего гения! Чудовище, я дал тебе славу, а ты платишь за это коркой хлеба! Тебя, злодея, накажут! Слышишь, ничтожество? Бог тебя покарает! О твоих преступлениях станет известно всему миру! О! Пусть они поскорее приходят, эти люди, которые меня освободят! Всех не убьешь! Я протащу тебя, как вонючую падаль! На крюке мясника! За шкирку! Изверг! За шкирку!

– Хватит! Заставь его замолчать, Тоби! – прохрипел Лустало.

Раздался скрип металлической двери.

– Замолчи!

– Нет, не замолчу! За шкирку! За шкирку! Нет! Только не это! На помощь! Помогите! Помогите! Да! Да! Замолчу! Нет! За шкирку! Чтоб все на тебя плевали! Замолчу!

Опять лязг решетки, скрип петель. И вскоре в подвале стало тихо, доносились лишь слабые всхлипывания и поскуливания, словно кто-то засыпает после припадка бешенства… или умирает.

Кроме этих звуков некоторое время слышалась какая-то возня, потом в подвальной лаборатории все окончательно стихло. Г-н Ипполит Патар и г-н Лалуэт, ни живы, ни мертвы, так тесно вжались в стены топки, что, казалось, приросли к ним навеки.

Их окликнул голос из-за решетки:

– Можете выходить. Они ушли. – И опять гнетущая тишина. Голос повторил: – Выходите! Вы там умерли, что ли? Вылезайте, кроме меня нет никого!

Наконец в сумрак лаборатории-склепа, освещенной теперь лишь свечным огарком сквозь прутья узилища, из черной пасти печи робко выскользнули… две тени.

Сначала боязливо появились головы, потом туловища – и все замерло в неподвижности.

– Эй, не робейте! – ободрил Дэдэ. – Ночью мои мучители уже не вернутся, да и люк закрыт.

Тогда оба призрака вновь зашевелились, но с крайними предосторожностями. Они застывали на каждом шагу. Опасливо жались к стенам. Замирали на цыпочках, стоило им наткнуться на какой-либо предмет. А если он отзывался на толчок каким-нибудь звуком, призраки вытягивались в струнку, словно трупы висельников.

Кое-как они добрались до источника света, огражденного решеткой. Дэдэ стоя ждал их в своей клетке.

Они в изнеможении припали к нижним прутьям. Голос, некогда принадлежавший г-ну Ипполиту Патару, навзрыд произнес:

– Ох, сударь… бедный вы мой!

Голос г-на Лалуэта сказал в свою очередь:

– Мы уж думали, вас убивают!

– Но из печи все-таки не вышли? – усмехнулся узник.

Это была правда, которую они не посмели отрицать. Они объяснили в самых сконфуженных выражениях, что ноги попросту отказались им служить, что у них нет никакой привычки к подобным переживаниям, что они, академики, вовсе не готовили себя к таким трагедиям, что…

– Академики! – воскликнул человек в клетке. – Однажды сюда спустились трое кандидатов в академики, явившиеся к душегубу с визитом, и тот застукал их здесь. Я никогда их больше не видел, а потом от Тоби узнал, что все они умерли. Наверное, изверг поубивал их, как мух!

Все трое разговаривали полушепотом, касаясь губами железной решетки.

– Сударь! – взмолился Гаспар Лалуэт. – А можно как-то выйти отсюда, чтобы душегуб нас не заметил?

– Конечно! – кивнул узник. – По лестнице, которая ведет во двор.

– Но ведь ключа от этого хода нет в ящике, – промямлил г-н непременный секретарь.

– Ключ у меня в кармане, – спокойно ответил Дэдэ. – Я вытащил его из штанов великана. Я ведь нарочно устроил истерику, чтобы Тоби вошел ко мне в клетку меня «заткнуть».

– Ох, сударь, как я вам сочувствую!

– Да-да! Жалейте меня! О! Вот это они умеют – заставить меня заткнуться!

– Так, по-вашему, нам удастся выбраться из этого подземелья? – нетерпеливо вздохнул г-н Лалуэт, словно удивленный тем, что Дэдэ все еще не отдает им ключ.

– А вы вернетесь за мной? – спросил человек. – Вы меня отсюда вызволите?

– Клянемся вам в этом! – торжественно объявил антиквар.

– Ну… Те трое тоже клялись, да так и не вернулись.

Г-н Патар немедленно вступился за честь Академии, сурово произнеся: