Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец слезы кончились, а в груди появилась зияющая пустота.
Молодая женщина обвела взглядом знакомые, такие родные стены. Скоро она уедет отсюда и войдет хозяйкой в другой дом. К прошлому нет возврата. Какой смысл сожалеть о нем?
София едва заметно улыбнулась и провела рукой по вышитому покрывалу. Все вокруг было таким знакомым и родным… Теперь ей не придется терять то, что она так любит: имение достанется ее детям. Их детям — ее и господина Рельского.
Ей представились малыши, их маленькие ножки, ступающие по нагретому солнцем Чернов-парку и по чопорному строгому Эйвинду, их веселый смех…
И Ярослав — гордый, счастливый, весело кружит визжащую девочку…
На душе стало легко-легко, и последние сомнения растворились в этой светлой радости.
Вдруг ей пришла в голову чудесная мысль, как разрешить все колебания. София торопливо выбежала из спальни, на ходу набрасывая на плечи шаль.
Она ворвалась в гостиную, где обыкновенно ворожила, и торопливо достала мешочек, запустила пальцы в него, сбивчиво шепча молитву и заветный вопрос.
Разумеется, это было совершенно не по правилам. Но, думается, боги ее простили.
Госпожа Чернова взглянула на извлеченную руну.
"Эйваз".
Гадалка осторожно коснулась пальцем знакомого символа.
"Нужно сгореть, чтобы возродиться из пепла".
Именно так: ее сердце было сожжено дотла в драконьем пламени и… и вновь училось любить. Зола удобрила землю, и сквозь нее уже пробивались нежные ростки нового чувства.
"Ярослав!" — она улыбнулась, поспешно спрятала руны и выскочила из дома, не обращая внимания на окрики домовых.
Позабыв о прехорошенькой коляске и миленьких пони — подарке жениха — она побежала, придерживая шаль, норовящую сползти с плеч…
В Эйвинде царила напряженная предгрозовая тишина.
Дворецкий Рельских был мрачен и, увидав госпожу Чернову, отчего-то воззрился на нее, будто на привидение. Что, кстати, свидетельствовало о высочайшей технике подслушивания под дверями, — раз уж все хозяйские проблемы становились известны прислуге в мгновение ока.
— Будьте добры, скажите, где мой жених? — задыхаясь, попросила София и зачем-то объяснила: — Нам нужно срочно обсудить приготовления к свадьбе.
Старый слуга вдруг просиял, глубоко поклонился и почтительно повел ее в кабинет хозяина.
Мировой судья молча выслушал доклад дворецкого и кивнул.
— Проходите, — безразлично произнес он, не глядя на нее.
Молодая женщина растерялась: она ждала куда более радушного приема. Казалось, господин Рельский был вовсе не рад ее видеть…
Впрочем, причины такой нелюбезности вскоре выяснились.
Отвернувшись от Софии, он стоял, сложив руки на груди, и, казалось, совершенно бесстрастно любовался видом из окна. Кто бы мог подумать, что за этой внешней невозмутимостью, приличествующей джентльмену, таятся пылкие чувства, что под слоем льда полыхает жаркий огонь?
— Полагаю, вы пришли просить о расторжении помолвки? — нарочито бесстрастно спросил он, и в его ровном голосе не звучало и тени эмоций.
— И что вы сделаете, если я решусь так поступить? — мягко осведомилась молодая женщина, подходя к нему.
— Это ваше право, — все так же не оборачиваясь, глухо ответил мужчина.
— И вы не будете мне мешать? — приблизившись вплотную к господину Рельскому, настаивала София.
Он долго молчал.
— Мудрый Один, вразуми меня! — взмолился Ярослав и стремительно обернулся.
Схватив за руки госпожу Чернову, он легко притянул ее к себе. Глаза его пылали каким-то лихорадочным огнем.
— Я не могу, — горько улыбнулся он, — просто не в силах освободить вас. Но я должен!
— Зачем?
Она не пыталась вырваться, лишь бестрепетно смотрела прямо в глаза, и это подействовало на него сильнее пощечины.
Господин Рельский отпустил ее и вновь отвернулся к окну.
— Простите, я вел себя непозволительно, — тихо извинился он, а потом вдруг вцепился в подоконник и вскипел: — Он вернулся и теперь хочет забрать вас с собой. Так уезжайте поскорее! Уезжайте…
София смотрела на напряженную широкую спину и гордую посадку головы. Отчего же раньше она не замечала, как он красив? Красив не ярким обманным блеском мягкого золота, а благородной надежностью стали…
Воистину, кого боги хотят наказать — делают слепым.
"Но теперь я прозрела", — улыбнулась про себя молодая женщина, и, сделав шаг вперед, положила ладони на его спину.
Он вздрогнул и медленно повернулся.
— Помогите мне его забыть, — попросила София серьезно.
— Сделаю для этого все возможное, — столь же серьезно пообещал он, едва-едва касаясь пальцами ее лица, будто опасаясь, что она передумает, растает туманной дымкой.
Но она вовсе не была видением, и целовала его взаправду с такой нежностью и доверием, что сердце Ярослава отзывалось щемящей сладкой болью.
Наконец он с видимым усилием отстранился.
— Почему? — София искренне удивилась.
— Дождемся свадьбы! — как-то напряженно ответил мужчина.
Молодая женщина искренне и легко рассмеялась, теперь поняв, что его тревожило.
— Не беспокойтесь, я нисколько не сопоставляю вас с Шеранном. Но если вы настаиваете, повременим…
София лукаво ему улыбнулась, и Ярослав нежно поцеловал ей руку.
— Поверьте, я очень жду этого дня, дорогая моя госпожа Чернова! — с чувством уверил он.
— Думаю, еще больше вы ждете этой ночи… — тихонько поддела его молодая женщина, покраснев как маков цвет. Это было еще одним свидетельством произошедших с нею изменений — раньше она никогда не осмелилась бы преступить приличия, отпустить столь сомнительную остроту, но сейчас все было иначе.
Они дружно рассмеялись, с пониманием и нежностью глядя друг на друга.
Потом господин Рельский посмотрел на невесту с явным сомнением, заметив которое она слегка приподняла брови. По-видимому, это помогло ему решиться.
Мужчина подошел к бюро, открыл его, достал оттуда какие-то бумаги и протянул Софии.
— Что это? — поинтересовалась она, но мировой судья только мотнул головой.
Молодая женщина перевела взгляд на бумаги в своих руках, вгляделась в них, и удивленный возглас сорвался с ее губ.
Билеты на пароход "Скамьи веселья", выписанные на имя господина Ярослава Рельского и госпожи Софии Рельской!
Она с немым удивлением посмотрела на жениха. Выходит, он не забыл ее рассказ о давней мечте путешествовать!
— Это мой свадебный подарок, — пояснил он спокойно, — хотя и несколько преждевременный.