— Я дочь бывшего управляющего имением Иддин-Сама и приношу молитвы семи демонам.

— Какая мерзость!

— А разве не мерзость то, что богач Син-Эрис лишил моего отца состояния и теперь мой отец, человек благородного происхождения, вынужден делать свечки, чтобы прокормиться? А я, дочь знатных родителей, должна ходить по домам вельмож и униженно предлагать свечи? Разве это справедливо, господин?

— Я ничего не знаю о тяжбе твоего отца, но мне приказано предупредить тебя, что в этот час находиться кому-либо на улице запрещено.

— Ты очень любезен, господин, и я знаю, как мне следует себя вести. Я воспитывалась в благородном доме. Я уйду, позволь мне только поставить семь этих кубков богам зла. Я принесла им нику, жертвоприношение вином. В преисподней они страдают от жажды. Они отблагодарят меня тем, что покарают Син-Эриса.

Она повернулась к статуям и принялась расставлять перед ними кубки.

— Это тебе, Лабарту, посылающая людям страшные сны: я прошу, чтобы ты превратила ночи Син-Эриса в ад… А это вам, Утуку и Алу, вызывающие спазмы в горле и смертельное удушье. Задушите Син-Эржа за то злодеяние, которое он совершил над нами… Это тебе, Лилитуя, насылающая на людей безумие. Нашли безумие и на Син-Эржа, чтоб не знать ему больше ясных мыслей…

— Довольно! — не выдержал телохранитель Набусардара, — Син-Эрис. занимает высокий пост на службе у царя. Ты позоришь слугу царя и призываешь кару на его голову!

И он хлестнул ее плетью, даже не спросив позволения у Набусардара.

— Отправить ее в тюрьму?

Набусардар молчал, а девушка запричитала:

— За что, господин? Я искала справедливости и у судей, и у защитника Вавилона, божественного Мардука. Судьи прогнали меня, как собаку. А служители Мардука обошлись со мной хуже, чем с последним из рабов. И после этого ты удивляешься, господин, что я прошу о помощи злых демонов? Но если ты так мудр, господин, назови мне имя того бога, который исправит несправедливость, причиненную нам Син-Эрисом. Я буду денно и нощно молиться ему, взывая к его могуществу.

— Ты оскорбила Мардука!

Он повернулся к Набусардару.

— Она оскорбляет Мардука и богов Вавилона, светлейший. Ты позволишь примерно наказать ее?

Набусардар устало посмотрел на него, ничего не ответив. Девушка поднялась и прикрыла плечи, словно заранее защищаясь от плетей.

— Не надо, — произнес Набусардар. — Едем поскорей, мне что-то нехорошо.

Телохранитель внимательно взглянул на него. Лицо Набусардара было серым, как поле после жатвы…

— Ты болен, светлейший. Вернемся в дом командования.

— Нет!

— Куда же ты собираешься ехать, Непобедимый?

— Продолжим обход, я хочу убедиться, что все в порядке.

Они миновали еще несколько улиц и площадей и остановились у подножья холма Колая. Воздух был напоен благоуханием роз и глициний. Склоны холма были увиты виноградом, а дороги обсажены тамариском. Клумбы желтели лилиями, а над искусственным водоемом колыхались узколистые травы со спящими на них бабочками и стрекозами. На миртах дремали улитки. Перед холмом тянулись рощи гранатовых деревьев и кипарисов, а на вершине его грустно склоняли ветви плакучие ивы, в тени которых стоял храм чудесной горы, храм небесной Гулы, богини исцеления/Белые стены храма из мелкозернистого камня были видны издали каждому, кто искал в его стенах приюта и здоровья. Увидев храм, Набусардар спросил:

— Ты веришь в действие этих источников?

— Да, светлейший, — отозвался телохранитель. — Теперь я вижу, куда ты вел меня. Божественная Гула вернет тебе силы.

Они стали медленно подниматься вверх, оставив отряд внизу, у подножья холма, за красивейшими в Вавилоне садами богачей.

Они приблизились к святилищу. В сумерках ночи выступали неясные очертания статуи богини. У ее ног стоял погасший фонарь, а рядом, сидя, дремали жрицы. В водоемах журчала вода, целебная вода источников.

Набусардар остановился и, поворотясь к телохранителю, с натугой проговорил:

— Что со мной? Голова гудит, а тело бьет озноб.

— Ты болен, светлейший.

Набусардар вздохнул и потер изрезанный морщинами лоб.

— Где мы?

— На холме Колая.

— Что нам здесь надо?

— Ты приказал ехать сюда.

— Я приказал? Не помню.

— Быть может, ты хотел попросить богиню Гулу о выздоровлении?

— Не может этого быть, я не верю в богов… У меня мутится рассудок, кажется, будто я падаю с лошади. В глазах темно.

Поводья выпали у него из рук, он покачнулся в седле.

— Светлейший! — вскричал телохранитель.

Набусардар очнулся и с трудом нащупал поводья. Вид у него был крайне измученный, а взор туманный, как созвездье Млечного Пути.

Пойдем к святилищу, жрицы дадут тебе животворной воды. К тебе вернутся здоровье и силы.

Он безропотно позволил увлечь себя к светлому зданию, откуда доносилось журчанье источников. Теперь к этим звукам присоединились рыдания, доносившиеся со стороны статуи. Жрицы в белоснежных одеяниях, припав к ногам богини, каялись, заливаясь слезами. Дни и ночи напролет они поддерживали вечный огонь в фонаре, а сейчас он нечаянно погас.

— Я хочу пить, — сказал Набусардар, когда служительницы богини Гулы поведали ему о своей печали. Одна из них прибавила:

— Без вечного огня и целительные источники не имеют силы.

— Может даже случиться, что тот, кто напьется воды при погасшем светильнике, умрет, — напомнила вторая.

— Принесите же воды, — повторил Набусардар, не внимая этому предупреждению.

Жрицы со страхом подали ему мраморную в прожилках чашу, Набусардар осушил ее до дна.

Все, оцепенев, ждали, что сейчас он соскользнет, бездыханный, по крупу своего скакуна. Но Набусардар глубоко вздохнул, возвращая чашу, и сказал уже бодрее:

— Благодарю вас. Вода освежила меня. Мне уже лучше.

— Что будем делать дальше, Непобедимый? — спросил телохранитель.

— Поедем обратно. Меня ждут дела.

Они повернули коней и той же дорогой спустились с холма Колая, оставляя позади цветущие лимонные деревья и журчанье источников.

* * *

В доме командования Набусардар отдал подробные распоряжения своим ближайшим соратникам, после чего, измученный и обессиленный, намеревался отправиться на отдых в Борсиппу.

Отдых маячил в его сознании как искупление. Временами ему казалось, что жизнь оставляет его плоть. Больше того, он не мог избавиться от опущения, что в лицо ему веет дыхание Э-урук-габгала, царства теней. Он неподвижно сидел в кресле. Вокруг него — тишина, внутри — смертельная усталость. На лбу и висках выступили капельки пота. Голова потихоньку клонилась вниз, пока он совсем не потерял сознание.