Да… Я еще злилась на него. Да, я не поменяла свое решение.

Но как же это было тяжело!

И как, проклятье, больно жить без него!

Чтобы не сходить с ума, я сама себя подначивала, вспоминала все горе, что причинила мне его «операция». Обычно получалось. Но с каждым днем и с каждой его смешной запиской это было все сложнее.

Ну я живая ведь, я не каменная скала!

* * *

В секретарской нас встретила Даймари в красном платье с весьма откровенным декольте.

— Ого! — прошептал мне на ухо Мордан. — Это кто такая?

— Секретарша Гадора, — шепотом же ответила я.

Похоже, мой своднический план может и сработать Главное, чтоб Мордан не принялся морочить голову секретарше. Она так-то хорошая девчонка, просто очень уж замуж хочет. За дракона. Это мы с ней при первой встрече выяснили.

— Вечно ему самые красивые женщины достаются… — шепнул мне Мордан.

— Обидишь девочку — я тебе второй глаз разукрашу! — тихо пообещала я Мордану. — К нам тут только, знаешь ли, с серьезными намерениями! По-другому — никак!

И обратилась к секретарше:

— Даймари, это дракон Мордан. Он будет разговаривать с ректором после меня.

Ясное дело, в глазах Даймари появился откровенный интерес, она слегка покраснела при виде эффектной мордановой внешности и быстро опустила взгляд.

— Посидите тут, я с его милостью переговорю, — я скользнула к двери в кабинет Гадора.

— Господин Мордан, не желаете ли горячий напиток… Какой вы предпочитаете? — услышала я, как Даймари отважилась обратиться к Мордану.

Вот, пусть детишки пообщаются! Вдруг что и выгорит!

Выдохнула, приглушая громко забившееся сердце, постучала, услышала до боли знакомый голос… «Войдите!».

И распахнула дверь. Тут же встретилась взглядом с серьезными и грустными глазами Гадора.

— Спасибо, что нашла возможность зайти, — сказал он, прожигая во мне дырку своим горящим драконьим взглядом. — Все по-прежнему? Пятьдесят на пятьдесят?

Так он спрашивал в начале каждой из наших редких встреч. И речь шла о будущем мира.

— Да. Все то же, — ответила я растерянно. Вот так мы теперь и общаемся. Все по делу. И чувство такое — говорим не «то». Не то, что хотим, не то, что нужно. Это как стена между нами. — А у тебя какие новости? Призма?

— Присаживайся, — Гадор галантно подвинул мне креслице. — Хорошо, что пятьдесят на пятьдесят. Я опасался, что соотношение опять съехало, — он задумчиво поводил пальцем по столу. — Сегодня стало ясно, что баланс границы мира не восстановился. Множественные легкие разжижения по всему миру… И в скором времени нас может ждать общее крушение.

Ах вот чего он так устало выглядит, подумалось мне. Опять разжижения. И теперь это говорит о том, что конец света произойдет, хоть мы и поймали почти всех заговорщиков. Они достаточно раскачали мир, чтобы процесс запустился.

Острое (проклятущее!) сочувствие разлилось в душе. Гадор ведь думает обо всем этом круглые сутки. А тут еще проблемы с женой. Эх…

— На Общем факультете не нашли способ открыть мир без жертвоприношения? — спросила я вместо того, чтоб сделать то, что хотелось — подойти и погладить его по плечу.

— Нет, — отрицательно покачал головой Гадор. — Вся надежда на призму. Или… на напиток. Скажи, ты не чувствуешь в себе каких-нибудь изменений? — внимательно поглядел на меня.

Конечно, я продолжала пить пресловутый напиток, который должен сделать из меня «мироходца». Я ведь обещала по-прежнему делать все для спасения этого мира.

— Нет. Либо я не замечаю, — вздохнула я.

— Я тоже не вижу, — спокойно и задумчиво продолжил Гадор. — Хотя по моим расчетам уже могло что-то проявиться.

— Значит, сейчас у нас вся надежда на призму. Что ты там придумал?

Гадор взял с дальнего конца стола достаточно большую призму, переливавшуюся всеми цветами радуги. Повертел ее.

— Я попробовал совместить ваш физический подход и магию. Смотри, мы не знаем, можно ли выделить волну целого человека. Но совершенно точно волновая природа есть у каждой из частиц, из которых он состоит.

— Я тоже думала об этом… — сказала я.

— Подозреваю, что как раз на этом строилась способность моих предков — Истинных драконов — ходить по мирам. Вероятно, они временно переводили свои частички в волновую форму, волны проникали через границы между мирами, а потом опять превращались в частицы — в другом мире. Видимо, способность разбирать и собирать тело в природе драконов. Мы ведь и обращаемся так же. Только при обращении мы просто «разбираем» тело на частички, а потом собираем в другую ипостась. Тут же не столько разбор, сколько превращение в волны. Выявление волновой природы, как ты это называешь. По сути, нам нужно сделать нечто подобное. Перевести составляющие живого существа в волновую форму, а потом придать им дополнительную энергию. Как ты и говорила. Только работать нужно с отдельными частицами.

— Только как это сделать? — сказала я. — Я ведь тоже уже всю голову сломала!

— Смотри, — улыбнулся Гадор, обошел стол, встал рядом и поставил передо мной призму. — Я вложил в эту призму магию видения скрытых энергий и… Вот, погляди через нее на вазу с карандашами.

Сейчас он стоял очень близко, у меня за спиной. Я ощущала жар его сильного тела. И это, конечно, сбивало с толку, погружая в воспоминания о нашей необыкновенной, всепоглощающей близости еще несколько дней назад.

Но я незаметно выдохнула, взяла себя в руки.

Послушно поглядела в призму, болтающуюся в руке Гадора перед моим лицом.

Ого! Это была та же ваза, но казалось, она собрана из отдельных полосок, которые колебались, словно бы звенели струны арфы.

— Вот так это выглядит! — усмехнулся Гадор. — Вот так мы видим волновую природу частиц объекта. Теперь мы можем при помощи магии микропроцессов измерить эти волны… Это будет как «измеритель» — эффект наблюдателя, о котором ты говорила. И тогда…

— Тогда по квантовой физике они должны зарегистрироваться как частицы. Коллапс волновой функции, — сказала я.

— А вот нет! Не знаю, уж как там у вас с коллапсом, а в нашем случае, если мы магически измеряем эти волны, — Гадор поводил над призмой рукой, — то как раз выявляем волны, фиксируем их. Наблюдатель воздействует на объект, навязывает ему ту природу, которую хочет увидеть. В нашем случае — волновую. Посмотри!

На глазах у изумленной публики (то есть у меня) вазочка с карандашами вдруг начала… словно бы колебаться, расплываться, становиться красивым скопищем разноцветных полос, примерно как на некоторых картинах импрессионистов.

— И теперь нам достаточно подать энергию… — бархатным тоном закончил Гадор, склоняясь к моему уху. Меня передернуло, как от щекотки.