— Так, может быть, первоначально были заложены правильные нагрузки. А материал по сертификату проверялся?

— Проверялся, там тоже не все в порядке, — это вмешался Тютин Леонид Михайлович, разработчик.

— Что именно? — вцепился Акопов. Котькин уходил в сторону.

— Не помню деталей. Надо смотреть на заводе. Мне, все-таки кажется, что в торпеде действительно много «стоповых» команд: от подвсплытия, падения скорости, уклонения от курса, переуглубления, повышенной вибрации — всего не перечислишь. Датчики могут и самосрабатывать. А в начале дистанции это означает, что торпеда потонет, — это уже почти примирение с разработчиком.

— Я не понял претензий к флоту в части заправки торпед. Претензии надуманны, — отрезал Олег Чабоненко, военпред с завода, — кто сомневается, дадим мензурки, пусть контролируют заливку. Ведь заливаем целую тонну.

Дискуссия продолжалась часа четыре, то затихая, то накаляясь. Исаков с Портновым почти не принимали в ней участия. Борьбу вели узкие специалисты. Только в конце споров Глеб Иванович отвел меня в сторону и сказал:

— Я согласен с тем, что ты написал в записке по результатам прослушивания шумов торпед. Прошу, возьми на себя роль председателя комиссии по работе с торпедой на полигоне. Здесь мы никаких стрельб проводить не будем. Не готовы. Чтобы избегать ненужных взаимных нападок, нужен нейтральный руководитель.

— Глеб Иванович, я всю жизнь занимаюсь какими-то доработками. Надоело. Спасибо за доверие. У нас есть целый отдел. Там одни доктора и профессора. Премии и награды они уже получили. Пусть доделывают сами.

— Я прошу тебя, я выделю лучших специалистов: Лаврищева, Тютина, Хейфеца, Шемякина.

— Нет.

Однако присоединившийся к нам Валентин Вязников сказал Портнову:

— Мы его уломаем. Путь в УПВ у него будет через полигон. Не иначе.

И непонятно было — серьезно говорит об этом Валентин или шутит…

Вечером в номере гостиницы дискуссия продолжилась. Были приглашены Глеб Иванович Портнов, Валентин Вязников. Начал ее теперь Исаков.

— Грант, я не стал на совещании высказывать свое отношение к создавшемуся положению. А сейчас скажу. Торпеда действительно требует доработки, но не в таком объеме, до которого вы там договорились. Тепловой процесс «керосин — перекись водорода» освоен с 50-х годов. Проанализируем. Подправим. Но вы требуете практически новый образец, специально предназначенный для практических стрельб. Контрольные стрельбы торпедами нужны, но флоту давно пора переходить на другую организацию подготовки. Стреляйте сколько угодно, но без выпуска торпед. Документируйте информацию о цели, выработанные данные стрельбы, маневрирование. Тренируйтесь в атаках, а торпедами стреляйте в полигонных условиях, чтобы их можно было в любом случае поднять, проанализировать…

— Не учи ученого. Боевыми торпедами мы стреляем, и ваше счастье, что по ним замечаний нет. В торпедной атаке участвует весь экипаж, а ты хочешь, чтобы во время атаки в первом отсеке проводили самодеятельность? Если бы с вашими торпедами не нужно было производить никаких действий — мы согласны. А у вас то «пузыри» считай, то клапан открой, другой закрой, что-то послушай, что-то запиши…

— А вы нам в ТЗ пишете об этом?

— Пишем, да вы не принимаете! Вот по новой торпеде ДСТ на однокомпонентном топливе удалось записать….

— Да вы все от этой торпеды и откажетесь. Уже ворчите, что топливо ядовито, следность обнаружил и… Вслед за УМГТ–1, УСЭТ–80 торпеда ДСТ является торпедой третьего поколения. Вот на ней бы сейчас сосредоточить внимание, ускорить испытания.

— Ну и ускоряйте. Кто вам мешает?

— Главк видит, что Вы в ней не очень заинтересованы, и тоже тормозит производство опытных образцов. Все в мире взаимосвязано, особенно, когда вопрос касается денег. Так что на третье поколение лодок тоже скорее всего пойдет эта перекисная «толстушка».

— Ладно, Радий, подведем итоги. Сейчас стрелять нельзя. Я немного погорячился, вернее не я, а Бутов. Считал, что главное — человеческий фактор. Теперь так не считаю. Приемка приостановлена. Комиссия продолжит работу на полигоне. Работу возглавит мой будущий заместитель, — Грант посмотрел на меня, и мне стало ясно, что это решение окончательное. Я посмотрел на Портнова, Вязникова. «С их подачи», — пронеслось у меня в голове. «Есть!»

— Проанализировать вновь все результаты стрельб. И не с точки зрения, приемный или неприемный выстрел, а жестко — торпеда работоспособна или нет. Изготовитель и разработчик о чем-то договаривались, военпреды проспали. Наведешь порядок. Срок — два месяца. Я прошу выделить ему лучших специалистов.

— Не волнуйся, — обратился ко мне Исаков, — главная твоя задача — стоять над схваткой и последовательно устранять замечания, высказанные со стороны завода и с нашей. Железной рукой. От меня поедет Портнов.

— Я не могу. Там высокогорье. Сердце побаливает. Я прошу вас отпустить меня завтра. Я хочу в Ленинград.

— Скорее всего мы завтра все разъедемся.

— Вопрос с отъездом нужно согласовать с Емелиным, — Грант прервал Портнова, — он должен сейчас подойти.

Емелин оказался легким на помине. Стук в дверь — и он вошел в номер. Поздоровался. Поставил на стол бутылку коньяка. Осмотрел компанию.

— Не рассчитывал застать столько специалистов. Ну, для знакомства хватит. Хочу вас сразу огорчить. Флот на ближайшее время стрельбы толстой торпедой не может обеспечить. Не раньше, чем через пару месяцев… Приехали вы очень неожиданно. Бутову нужно было предварительно созвониться со мной, определить сроки. Вы нагрянули как снег на голову. Мы вас еле разместили.

Весть о переносе стрельб никого не огорчила. Скорее наоборот. От комиссии требовался всего-навсего доклад с согласием на предложение флота о переносе работ по торпедам на два месяца. Поговорили о флотских хлопотах, погоде, выпили коньяк.

На следующий день комиссия собралась для написания короткого доклада, оформления командировочных предписаний. К обеду работу закончили. Акопов вдруг обратился ко всем:

— Послушайте, а где Исаков, где Портнов? Утром вместе выходили из гостиницы.

И словно ответом на вопрос, дверь медленно открылась, вошел бледный Радий Васильевич, ни к кому не обращаясь, он тихо сказал:

— Глеб Иванович скончался. Сердце не выдержало… Воцарилась мертвая тишина. Затем ее разорвали отчаянные вопросы: «Как? Где? Когда?»

— В автобусе. Я провожал его на самолет. Не хотели просить у Емелина машину. На флоте, как всегда, с ними проблема. Он плохо себя почувствовал и попросил отпустить его в Ленинград. Я решил проводить. Но до аэропорта не довез. В автобусе давка, мы стояли на задней площадке. Он и умер, сжатый со всех сторон. Сейчас тело в морге. Я заказал цинковый гроб. Завтра отправим его самолетом. Я прошу вас, Борис Ильич, — обратился он к Лаврищеву, — заняться этим вопросом.