хочет он думать, что будет тогда. Да, повеселились, нечего сказать. И чего он полез? Андрей бы её отлично вытащил, и всё было бы в порядке, а теперь…

От водки Джинни отказалась, и ей налили горячего чая. Грея руки, захолодевшие от пережитого страха, о стакан, она оглядывалась и то и дело наталкивалась взглядом на хмурое лицо старшего Мороза. Чем он недоволен? И… и почему она его испугалась? Он же её спас. Нет, она ничего не понимает. Но… но это ощущение на руках, это жёсткое, сжимающее запястья кольцо, властно отрывающая её от земли сила – это же всё было, но… но когда? Неужели… нет, она не хочет сейчас думать об этом. Ей нельзя это вспоминать. Тряхнув головой, она отбросила, заставила себя отбросить эти мысли. Потом, она всё обдумает потом.

Горячий чай, сладкие пирожки и пироги, маленькие рассыпчатые кексы, конфеты, танцы и песни под гармошку… И, поглядев на Джинни, уже смеющуюся над своим нелепым приключением, Эркин вдруг подумал, что всё обойдётся, что она не вспомнит. Если сразу не узнала, то, может, и пронесёт, как раньше проносило. И он уже по-иному оглядел стол, отыскивая, чего он тут ещё не пробовал. Вроде… вон того пирога, и чаю бы ещё. Он налил себе заварки и со стаканом в одной руке и пирогом в другой пошёл к самоварам за кипятком.

Танцующий в круге Андрей поймал краем глаза улыбку Эркина и успокоился: теперь-то уж точно всё в порядке.

Натанцевавшись, снова пили чай и уже не ели, а доедали. Солнце уже уходило за кроны деревьев, и праздник сам по себе стал сворачиваться. У костра решили не сидеть: ещё ж обратно ехать, а в темноте выбираться из леса непросто.

Громовой Камень разобрал очаг. Прутья воткнули в землю под кустами: там сыро, а они живучие, могут и корни пустить. Камни снесли обратно к реке, где и брали. А потом положили на остывшее и политое водой кострище дёрн, и будто ничего здесь и не было.

– И никаких следов! – восхитился Артём.

Громовой Камень улыбнулся ему.

– Следов много. Смотри, как всё истоптано. На высокой траве следы очень заметны.

Артём смущённо покраснел.

– Ну… ну, это же не важно.

– Да, – кивнул Громовой Камень. – Здесь и теперь не очень важно.

И пошёл к скатертям, куда всех звали, чтоб доесть и допить: не везти же обратно. Но особо упрашивать и уговаривать никого не пришлось. Отсутствием аппетита никто из присутствующих не страдал.

Тим допил свой чай и, жуя на ходу пирожок с вареньем, ушёл к автобусу прогревать мотор, а то скоро темнеть начнёт. Из самоваров сливали последние капли и вытряхивали золу. Собирали посуду, корзинки и кастрюльки. Громовой Камень, ловко орудуя ножом, вытесал из ящичной доски лопатку выкопал ямку.

– Шелуху, скорлупу и прочее сюда. А объедки под кустами разбросайте, разберут.

– А кости?

– В яму, – и улыбнулся. – Кто любитель, тот сам себе отроет.

– Правильно, – кивнула Агнесса Семёновна. – А бумагу и прочее несъедобное ко мне вот в этот мешок. Чтоб никакого мусора за нами не оставалось.

И уже уходя к автобусу, Громовой Камень поднял из-под куста курточку Джинни.

Разместили в багажнике опустевшие корзинки, кастрюльки, самовары, ящики и мешки. Тоже оказалось непросто. Чтоб не помялось и не побилось в дороге.

Войдя в автобус одним из последних, Громовой Камень, проходя к своему месту, бросил на колени Джинни её курточку.

– Оу! – удивилась Джинни. – Спасибо, я совсем забыла о ней. Где вы её нашли?

– Не в берлоге, – рассмеялся Громовой Камень.

Джинни покраснела. Кажется, её теперь будут долго этим дразнить. Конечно, им и особенно ему смешно, но она-то всерьёз испугалась.

Убедившись, что никого и ничего не забыли, Тим мягко стронул автобус и со светлой, ещё солнечной поляны они въехали в полупрозрачный предвечерний сумрак. Кто-то пробовал ещё петь, но большинство сидело тихо, а кое-кто, сморенный выпивкой и весельем, задремал.

Эркин сидел рядом с Андреем, с бездумной отрешённостью глядя в окно на царапающие стекло ветви. Кажется, и в самом деле всё обошлось: его не узнали. Как же хорошо было. И повеселились, и подурачились, и поели вкусно и досыта. Сколько же он выпил? Два стакана, точно. И не пьяный, не очень пьяный. А Андрей? Эркин посмотрел на брата. Андрей спал, откинув голову и улыбаясь во сне. Джинни сидела впереди, Эркин её не видел и поэтому сейчас о ней не думал. Не то, чтобы забыл, а просто не думал.

Когда выехали из леса на дорогу, заметно посветлело, и Тим прибавил скорость. Хорошо было, что и говорить. Смешно, но это у него второй выпускной. Не сравнить с первым…

…За последнюю неделю погибли ещё двое. Джок и Рич. На гонках лобовой атаки. Хозяин рассадил их всех по машинам по одному. Манекен на заднем сидении изображал хозяина. Ты ведёшь машину, и тебя атакует другая машина. Кто кого будет атаковать, знает только хозяин. В прошлый раз он атаковал Слима и перевернул его машину тараном без стрельбы. Слима он вытащил из горящей машины и даже сбил с него пламя, но… с переломанным позвоночником. Хозяин велел Чаку добить Слима, а его выпорол. За то, что не стрелял, бросил без присмотра свой манекен, да ещё и помог без приказа. Солидно ввалили. А сегодня он в обороне и такой глупости уже не повторит. Кто же атакует? Этот? Этот? А ч-чёрт, сзади… Коробочка? Ну, нате! Он круто выворачивает руль, выскакивая из ловушки, разворачивается, взвизгнув тормозами, и выдыхает ответ на непрозвучавший приказ.

– Да, сэр, кончать их, сэр!

И бросает машину в лоб, в створ между двумя атакующими. Удерживая руль одной рукой, быстро стреляет в окна. Есть в мотор! Горит! А второй? По нему промазал, но тот слишком круто выворачивает, врезается в ограждение и отлетает к горящей машине. Теперь горят оба. Уносясь на скорости, он в зеркальце заднего обзора видит, что кто-то в горящей куртке выскакивает и катится по траве, сбивая пламя. Выскочил Юп, а Джок сгорел. А Рича застрелил на атаке Чак. Так их осталось десять. Они стояли перед хозяином как положено: ноги расставлены, руки в карманах, глаза в упор, а хозяин прохаживался перед ними, разглядывая так, будто впервые видел. «Как на торгах», – мелькнула у него мысль, но он тут же отбросил её как несусветную глупость: телохранителей, да ещё на клятве не продают.

– Хорошо, – кивнул хозяин.

Но это не было похвалой, а так, просто словом. Дальше, как обычно. Каждый