Но тут меня обуяли паника и смятение, ибо аллея странно изменилась: неимоверно длинная и петлистая, она уходила во мрак.

Будто заржавевший, я очнулся в начале седьмого, когда сквозь заплаканные окна машины пробивался рассвет. Голове было зябко: шляпа, придавленная моим плечом, напоминала лепешку; сбившийся плед обмотался вокруг моих чресл, словно всю ночь мы с ним боролись. Я открыл дверцу и неуклюже выбрался на воздух. Подле колеса что-то зашебаршило; крысы, подумал я, но нет — пара ежиков фыркнули и скрылись, оставив темный след в высокой, белесой от росы траве. Над серой водой пруда зависла туманная дымка, все вокруг утратило ночную нереальность. Я чувствовал себя как после сильной бомбежки, когда выходишь из убежища и щуришься на посеченные осколками, но целые дома, хотя в разгар налета казалось, что весь мир разнесет на куски.

Я был словно выжат, пыл мой иссяк. Хотелось кофе, побриться да еще срочно требовалось отлить. В сторонке я облегчился, потом кое-как расчесал волосы и привел в порядок измятую одежду. Холодная отсыревшая машина не желала заводиться. Я открыл капот и протер свечи; громкий стук мотора, нарушивший лесную тишину, вспугнул птиц с деревьев. По тропе я выехал на дорогу и свернул на Лидкот. Встречных машин не было, но поселок уже понемногу оживал: зашевелился рабочий люд, из трубы пекарни вился дымок; низкое солнце, длинные тени, детали каменной церкви, краснокирпичных домов и лавок, безлюдные тротуары и пустые дороги — все выглядело свежим, чистым и красивым.

Возле дверей моего дома, усевшегося в верхнем конце Хай-стрит, я увидел человека, который дергал звонок и, сложив ковшиком руки, заглядывал в «изморозное» окошко. Из-за шляпы и поднятого воротника я не видел его лица, но заподозрил в нем пациента, и сердце мое екнуло. Услышав мою машину, человек обернулся — я узнал Дэвида Грэма. Вид его говорил о том, что пришел он с дурной вестью. Разглядев его лицо, я понял, что новость ужасная. Волоча ноги, Дэвид подошел к машине:

— Я пытался тебя разыскать. Ох, Фарадей… — Он провел рукой по лицу; было так тихо, что я слышал шорох щетины под его ладонью.

— Что-то с Анной? — спросил я — ничего другого в голову не пришло.

— Что? — Воспаленные глаза его моргнули. — Нет… С Каролиной. В Хандредсе несчастье. Сочувствую тебе.

Бетти, в жутком состоянии, позвонила около трех ночи. Она хотела поговорить со мной, но меня, разумеется, не было, и телефонистка перезвонила Грэму. Никаких деталей не сообщалось, только просьба как можно скорее приехать в Хандредс-Холл. Грэм спешно оделся и погнал в имение, но уткнулся в запертые ворота — Бетти забыла про замок. Другие ворота тоже были накрепко заперты и слишком высоки, чтобы через них перелезть. Дэвид уже хотел вернуться домой и позвонить Бетти, но тут вспомнил о проломе в парковой ограде. На задах выстроенных домов уже обозначились садики, обнесенные сетчатой изгородью, которую Грэм одолел и пешком добрался к особняку.

Дверь открыла Бетти, керосиновая лампа в ее руках ходила ходуном. От страха она пребывала «за гранью истерики» и не могла вымолвить ни слова. Грэм тотчас увидел причину ее состояния: в пятне лунного света на розово-красном мраморном полу лежала Каролина. Подол ее ночной сорочки задрался, обнажив ноги, волосы венчиком рассыпались вокруг головы. Из-за потемок в первую секунду Грэм решил, что с ней припадок или обморок. Он взял у Бетти лампу и тогда с ужасом увидел, что голову Каролины обрамляют не волосы, но темная лужа крови. Видимо, девушка упала с верхней площадки. Дэвид машинально взглянул вверх, ища брешь в балюстраде, но все балясины были целы. Он зажег еще лампы и осмотрел тело, хотя и без того было ясно, что помощь уже не нужна. Каролина умерла мгновенно. Грэм прикрыл одеялом труп и увел Бетти в кухню, где согрел чаю.

Он рассчитывал узнать, что произошло, но служанка мало что могла рассказать. Посреди ночи она услышала на площадке шаги и вышла справиться, в чем дело, но увидела летящее вниз тело, а затем услышала страшный хрусткий удар о мраморный пол. Больше она ничего не знала, и вспоминать о том «было невмочь». В жизни ничего страшнее не видала. Закроет глаза и видит Каролину, падающую в лунном свете. Наверное, от видения «уже не избавиться».

Грэм дал ей успокоительное, а затем, как некогда я, по старинному телефону вызвал полицию и перевозку. Он позвонил и мне, чтобы сообщить о несчастье, но, естественно, мой номер не отвечал. Вспомнив о замках, он взял у Бетти ключи и через залитый луной парк пошел отпирать ворота. Я с радостью покинул дом, рассказывал Грэм, и совсем не хотел в него возвращаться. Знаешь, возникло необъяснимое чувство, будто в нем обитает некая хворь, будто он насквозь пропитан заразой. Однако Дэвид вытерпел всю процедуру: расспросы сержанта, погрузку тела в фургон. Все закончилось к пяти утра, теперь надо было что-то делать с жалкой, испуганной Бетти. Грэм решил сам отвезти ее домой, хотя вновь возникло странное чувство, что в доме лучше не задерживаться. И речи не было о том, чтобы оставить ее одну в этом зловещем месте, а потому он дождался, пока она соберется, а затем отмахал девять с половиной миль до ее отчего дома. Всю дорогу бедняжку трясло. Потом он вернулся в Лидкот, рассказал Анне о том, что случилось, и пошел разыскивать меня.

— Ты бы ничего не сделал, — вздохнул Грэм. — Слава богу, что вызов передали мне. Поверь, она не мучилась. Ударилась головой… Хорошо, что ты этого не видел. Я думал, будет лучше, если ты узнаешь от меня. Тебя вызвали к пациенту?

Мы уже сидели в моей гостиной — Грэм отвел меня наверх и дал сигарету, но она дымилась в пепельнице, а я согнулся в кресле, спрятав лицо в ладони.

— Да, острый аппендицит, — не отнимая рук от лица, невнятно ответил я. — Мужик чуть не загнулся. Я сам повез его в Лемингтон. Эндрюс с ним управился.

— Ты бы ничего не сделал, — повторил Грэм. — Жаль, не знал, что ты в больнице, раньше бы тебя разыскал.

Я плохо соображал, и до меня не сразу дошло: Дэвид полагал, что всю ночь я был в Лемингтоне. Я уже хотел сказать, что по злосчастному совпадению был в паре миль от Хандредса и спал в машине, когда все случилось. Но вспомнил свое ночное состояние и почему-то его устыдился. Я промешкал, а потом уж было как-то ни к чему об этом говорить. Грэм заметил мою растерянность, но приписал ее шоку от известия. Ужасное горе, опять сказал он. Потом предложил сделать чай и завтрак. Тебе нельзя быть одному, повторял он, поехали к нам, мы с Анной за тобой присмотрим. Я только качал головой.

Поняв, что меня не уговорить, он неохотно встал, и я проводил его к дверям.

— Вид у тебя паршивый, — вздохнул Грэм. — Ну поехали к нам, а? Анна мне не простит, что я тебя бросил. Как ты, справишься?

— Да, все будет нормально.

— Только не изводи себя, ладно? Я понимаю, от мыслей никуда не деться. Но не стоит… — он замялся, — терзаться бесплодными размышлениями.

— Бесплодными? — уставился я.

— В смысле, о том, как именно это случилось. Возможно, вскрытие что-то прояснит. Может, был какой-то припадок, кто знает? Болтать станут всякое, но, скорее всего, произошел несчастный случай. Всей правды мы никогда не узнаем… Бедная Каролина… столько всего пережила… это несправедливо.