Только сейчас я понял, что даже не задумался над тем, почему она упала, словно гибель ее была неподвластной логике неизбежностью. До меня медленно доходил смысл того, что сказал Грэм.

— Но ты же не думаешь, что это было намеренно? — спросил я. — Ведь это не… самоубийство?

— Ничего такого я не думаю, — поспешно ответил Дэвид. — Я только хочу сказать, что после случая с ее матерью непременно появятся всякие домыслы. Да черт-то с ними! Не бери в голову, ладно?

— Она не могла сама… Наверное, оскользнулась, потеряла равновесие… В доме темень, генератор выключен…

Но тут я представил лунный свет, льющийся сквозь стеклянный купол крыши, крепкие перила и уверенный шаг Каролины по хорошо знакомой лестнице.

Видимо, Грэм разглядел мое смятение, потому что взял меня за плечо и твердо сказал:

— Не думай об этом. Сейчас не надо. История скверная, но она закончилась. Твоей вины нет. Никто бы ничего не сделал, слышишь?

Видимо, есть предел горя, которое может вместить человеческая душа. Это как с соляным раствором: наступает момент, когда он уже не поглощает соль. Мысли мои гоняли по кругу, а затем истощились. В последующие дни я был почти спокоен, будто ничего не изменилось; в каком-то смысле для меня и впрямь ничего не изменилось. Соседи и пациенты были весьма сочувственны, но явно тужились, чтобы надлежаще откликнуться на смерть Каролины, которая произошла слишком скоро после смерти ее матери и была слишком однотипна с другими загадочными трагедиями Хандредс-Холла. Конечно, происшествие втихомолку обсуждали; как и предсказывал Грэм, большинство склонялось к версии самоубийства, многие (видимо, вспомнив Родерика) говорили о сумасшествии. Оставалась надежда на вскрытие, но его результаты ничего не прояснили. Каролина была абсолютно здорова. Никаких признаков удара, припадка, сердечного приступа или насилия.

Пусть бы на этом все и закончилось. Никакими обсуждениями и домыслами Каролину не оживить, ничто ее мне не вернет. Но требовалось официально установить причину смерти. Окружной следователь назначил дознание, как было шесть недель назад после самоубийства миссис Айрес. Поскольку я считался семейным врачом Айресов, меня тоже вызвали, что сильно добавило переживаний.

Мы с Грэмом сидели рядом. Был понедельник, четырнадцатое июня. День выдался погожим, но все оделись как на похороны — в мрачные черные и серые тона. Народу было не так чтобы много, однако в зале скоро стало душно. Оглядевшись, среди публики я увидел газетчиков и друзей семьи — Билла Десмонда и обоих Росситеров. Даже Сили пришел; встретившись со мной взглядом, он поклонился. Еще я углядел суссекских родственников, которые сидели рядом с Гарольдом Хептоном. До меня дошел слух, что они ездили к Родерику и были потрясены его состоянием. Мол, от известия о смерти сестры он окончательно свихнулся. Родичи проживали в Хандредс-Холле и пытались разобраться в запутанных финансах имения.

Тетка выглядела неважно. Казалось, она избегает моего взгляда. Наверное, Хептон рассказал, что вышло со свадьбой.

Началось слушание. Присяжных привели к присяге, коронер Седрик Ридделл обрисовал суть дела, стали вызывать свидетелей. Нас было не много. Первым выступил Грэм: он представил отчет о своем посещении Хандредс-Холла в ту роковую ночь и собственные выводы по обстоятельствам смерти Каролины. Потом зачитал результаты вскрытия, которые, на его взгляд, исключали вероятность внезапного физического недомогания. Скорее всего, Каролина упала, как он выразился, «по неосторожности или умыслу».

Следующим вызвали полицейского сержанта. Подтвердив, что в доме все окна и двери были заперты, а следы взлома отсутствовали, он предъявил фотографии тела, которые передали присяжным и судейским. Слава богу, мне не пришлось их смотреть — судя по лицам присяжных, зрелище ужасало. Затем сержант показал фотографии площадки третьего этажа и неповрежденной балюстрады; Ридделл внимательно их рассмотрел, дотошно справившись о ширине и высоте перил. Затем он спросил Грэма о росте и весе Каролины, и тот, поспешно сверившись с записями, их сообщил. По просьбе коронера, его помощник соорудил импровизированные перила, возле которых встала секретарша — женщина примерно роста Каролины. Рейка оказалась на уровне ее талии. Легко ли опрокинуться через такие перила, если, скажем, споткнешься? — спросил Ридделл. Отнюдь, сказала секретарша.

Затем сержанта отпустили и вызвали Бетти; разумеется, она была главным свидетелем.

Я не видел ее со своего последнего катастрофического визита в Хандредс-Холл за две недели до смерти Каролины. На дознание Бетти приехала вместе с отцом, они сидели рядышком в конце зала. Маленькая, тщедушная и бледная, на фоне темных одеяний публики она выглядела совсем девчонкой. Блеклая челка была пришпилена у виска заколкой — как при нашей первой встрече почти год назад. Вот только наряд ее был неожидан: вместо привычной униформы горничной — ладная юбка, жакет, из-под которого выглядывала белая блузка, туфли на подбитом каблучке и черные чулки со стрелкой.

Бетти нервно клюнула Евангелие, но слова присяги повторила четко, на предварительные вопросы ответила ясно и звонко. Я знал, что сейчас последует пересказ того, что я уже слышал от Грэма, и, готовясь к жутким подробностям, оперся локтями о стол и прикрыл рукой глаза.

Вечером двадцать седьмого мая, рассказывала Бетти, легли рано. Без ковров, штор и мебели дом выглядел «чудно». Тридцать первого числа мисс Айрес покидала графство, а Бетти возвращалась домой. Последние дни они «доводили все до ума», чтобы передать дом агентам. В тот день с утра мели пустые комнаты и очень устали. Мисс Айрес не выглядела грустной или подавленной, работала наравне, а то и усерднее. Казалось, ей не терпится уехать, хотя о своих планах она особо не распространялась. Говорила только, что «хочет оставить дом в порядке, кто бы в нем ни поселился».

В десять часов Бетти улеглась в постель; она слышала, как полчаса спустя мисс Айрес прошла в свою спальню. Слышала четко — комната хозяйки прямо напротив. Да, на площадке второго этажа. Дальше лестница ведет на третий этаж, а выше только стеклянный купол, сквозь который светила луна.

Примерно в половине третьего ее разбудил скрип ступенек. Сперва она испугалась.

Почему? — спросил Ридделл.

Она и сама толком не знает.

Может, просто потому, что ночью в большом пустом доме страшно?

Да, наверное. Однако страх быстро прошел — она сообразила, что это мисс Айрес. Видать, пошла в уборную или кухню, попить. Ступеньки опять заскрипели, и тут она удивилась — шаги направлялись вверх, на третий этаж.

Зачем мисс Айрес туда пошла?

Бог ее знает.

Ведь наверху только пустые комнаты?

Да, больше ничего. Мисс Айрес поднималась очень медленно, будто ощупью. Потом остановилась, и раздался…

Что? Какой-то звук?

Она вскрикнула.

Вот как? И что она крикнула?

Ты!

Я отнял руку от лица. Ридделл задумался. Сквозь очки пристально глядя на Бетти, он спросил: