раз, в случае с часами, слышал, как болезненно бухает сердце. «Что это, старость? Болезнь? Наступление смерти? И почему это теперь, когда все так хорошо, так спокойно? И зачем?» И еще было несколько случаев, и все таких же неприятных. То казалось, что не выключил электрический чайник — и пожар. Пожар! Все полыхает! Горят столы, шкафы, портьеры, сервант. Рушатся стены. Черный дым валит из окон. И Андрей Семенович мчится домой, оставив на улице жену. А дома все спокойно. И когда он возвращается к жене, то она встречает его удивленным взглядом, а когда он пытается объяснить, почему так поспешно убежал, ничего не сказав ей, удивление у нее сменяется настороженным взглядом, в котором есть что-то для него нехорошее.

— Понимаешь, подумал, а вдруг я не выключил чайник, и ты ушла. И вот пожар. Но, слава богу, все хорошо.

— Но ведь мы же не включали электрочайник.

— Разве? Тогда почему я так подумал?

— А это уж спроси самого себя.

В другой раз было связано с газом. И тоже — не выключил. А жена в это время спала. Он бежал по улице, чтобы спасти ее. Спешил изо всех сил, задыхался. На него обращали внимание прохожие. И не успел.

— Нюся! Нюся! — Он кричал, звал ее. Тряс. Но поздно. Она была мертва. — Боже мой! Боже мой!

И откуда-то уже милиционер. И понятые. Две дворничихи и соседка. Он знает ее, иногда она приходит к жене поболтать. И вот уже следователь задает ему вопросы. Он, не мигая, смотрит на него поверх очков. Голос у него хотя и негромкий, но жесткий.

— Как же вы могли забыть выключить?

— Видимо, по рассеянности…

— «Видимо»… Вы с ней хорошо жили? Не ссорились?

— Нет-нет, что вы…

— А кто это может подтвердить?

— Вообще-то, мы жили вдвоем. Сын далеко… Но вот соседка.

Следователь обращается к соседке. Но соседка пренебрежительно поводит головой из стороны в сторону.

— Я ничего не знаю. Заходила другой раз за солью или спичками. Только и всего, — говорит она.

— Но вы же можете сказать, что мы никогда не ссорились? — в отчаянии спрашивает ее Андрей Семенович.

— Иногда можно и не кричать, а быть врагами. Сколько угодно, — надменно говорит соседка и уходит.

— Что же, и друзей у вас не было? — снова обращается следователь к Андрею Семеновичу.

— Когда работал, были по службе, но теперь нет… Нет, друзей нет.

И еще что-то спрашивает следователь, и с каждым вопросом все труднее отвечать, и Андрей Семенович видит — веры ему уже нет.

— Вот, подпишите.

— Зачем? Что подписывать? Я же, ей-богу, непреднамеренно.

— Вот это и подпишите, что вы непреднамеренно…

Андрей Семенович подписывает и… вбегает в квартиру.

Побледневший, растерянный, окидывает взглядом комнату и облегченно вздыхает, не видя в ней никого, кроме жены, внимательно глядящей на него.

— Что с тобой? — Ее голос сух, неприятен.

— Да понимаешь… — Но как объяснить? Посчитает за сумасшедшего. Она и так-то уже к нему относится настороженно, даже побаивается. Но все же надо объяснить, потому что на самом-то деле ничего страшного нет в его излишне ярком воображении. Даже занятно.

— Понимаешь, я никогда не предполагал, что у меня такое богатое воображение. Только стоит о чем-нибудь подумать или помечтать, как тут же я как бы переношусь в ту действительность. Понимаешь, как если бы…

— А, делать тебе нечего!

Она и раньше была грубовата, но теперь с выходом его «на заслуженный отдых», когда он целыми днями слонялся по квартире и не знал, куда себя девать от безделья, стала не в пример грубее.

— Это верно, делать мне действительно нечего, — невесело рассмеялся Андрей Семенович и больше уже ни разу не пытался с ней об этом разговаривать. Хотя неприятные видения продолжали его и преследовать, и угнетать. Но вскоре они сменились приятными. Неожиданно у него обнаружилось несколько билетов денежно-вещевой лотереи. Как-то зашел в сберкассу проверить их, и только стоило ему подумать, что мог бы на них выиграть, как тут же воображение со всей своей щедростью подсунуло ему такую явь, что у него от радости перехватило дыхание. По всем своим десяти билетам он выиграл. Потрясающе! Три легковых машины, два ковра, цветной телевизор, холодильник, две стиральных машины («Зачем мне две?» — засмеялся он) и кинокамеру. Когда-то давным-давно мечтал об этой кинокамере. Но тогда было некогда заниматься таким делом, теперь же у него масса свободного времени. Впору, очень впору и этот выигрыш. Андрей Семенович стоял перед окошечком контролера и счастливо смеялся, не зная, куда девать все эти вещи.

— Вы можете взять деньгами, — сказала ему контролерша. Это была весьма миловидная женщина, лет сорока, свободная, судя по обручальному кольцу на левой руке. На ней были золотые украшения, серьги с драгоценными камнями, перстни. Это говорило о том, что она не только любит жизнь, но любит хорошо жить. — Машины, на вашем месте, я бы взяла себе, а остальное деньгами.

— Кроме кинокамеры.

— Ну, кинокамеру можно оставить, а остальное — деньгами. Зачем, например, вам две стиральных машины? — И она улыбнулась так, что Андрей Семенович почувствовал в улыбке не только вежливость работника сберкассы, но и нечто другое, от чего он давно уже отвык, но еще не позабыл.

— Вы советуете все три машины оставить?

— А почему бы и нет? Это хорошо, когда есть три машины. Мало ли, одна испортится, на другой можно, если другая испортится — на третьей, — сказала контролерша и улыбнулась еще приветливее.

— По-моему, вы очень хорошо посоветовали.

— Я вам желаю только добра.

— Благодарю вас.

— Ну что вы, я просто рада быть вам полезной.

— Тем более.

И у них начался тот диалог, когда в словах существенного почти что и нет, зато в интонациях заложен определенный смысл.

— Кто знает, может,