Мы поплыли от бывшей морской заставы на весельной лодке. Ронис объяснил, что охрана не приветствует, когда жители Моськина лазят в «сороковку» — он называл Озёрск на старый манер, в память о Челябинске-40.

— Как ты наладил снабжение? — спросил я, прикидывая, что возить им нужно не только еду и одежду, но даже воду.

— Наладил, — безразлично ответил он. — Нам много не надо.

Лодка двигалась рывками. Ронис взял курс на юго-восток в обход заросшего лесом мыса. Где-то позади этого леса стояли остатки Озёрска, но с воды берег выглядел безмятежным и пустым. Угадав мои мысли, Ронис пояснил:

— Это парк бывший, лес тут и раньше густым был, а сейчас совсем зарос. А город там, дальше. Скоро увидим.

Мы обогнули мыс и двигались под его прикрытием, но я не видел и намёка на город. Вдруг Кэрол показала рукой на кроны деревьев справа от нас, которые высились над каменистым берегом. Через густые лапы зелени проглядывали тёмные углы построек, в которых я не сразу опознал многоэтажные дома: поначалу они показались мне гигантскими бетонными монолитами. Из зелени смотрели пустые глазницы окон, как порталы в другой мир, не связанный с этим лесом. Мы словно оказались в доисторической эпохе, куда случайно занесло инородное тело, артефакт другой цивилизации — настолько чужими казались здесь дома.

— Тут сквер был, — кряхтя в унисон уключинам, сказал Ронис. — Клёны стояли красивые, ёлочки… Теперь всё берёзой зарастает. Берёза — что сорняк… Растёт быстро и глушит всё другое. А раньше красиво было… Мы ходили сюда и думали, в каком замечательном городе живём.

Он устал, но подменить себя не разрешил. Раскупорив второе дыхание, он стал грести резче и злее, и лодка пошла быстрее. Лёгкий ветер погнал по озеру чешую бликов, но в тени мыса вода оставалась тёмной, как слюда.

— Был бы ты ходячий, мы бы отсюда пешком дошли, — отдуваясь, проговорил Ронис. — Но тут километра три топать.

Мы заплыли в большую бухту. Берег окружал нас полукольцом, и домов здесь было больше. Город вставал за кромкой леса во весь рост. Деревья, точно хищные карлики, брали многоэтажки в клещи и тянули зелёные лапы к самым крышам. Но страшнее были корни, которые разрушали фундаменты: по фасадам домов ползли длинные трещины, перепрыгивая от окна к окну, точно электрические разряды.

Лодка ткнулась в берег. Распаренный Ронис выпрыгнул на песок, ухватился за цепь и с размаху втащил лодку на жёлоб среди камней. Кэрол помогла мне выбраться.

— Да… — протянул Ронис, стоя перед стеной леса, поедающего дома. — Такой город потеряли.

Я заворожённо глядел на прореху в листве, за которой виднелось пустое чёрное окно, похожее на ротовое отверстие, кричащее о помощи.

— Лучше бы снести его, — сказал я. — Добить, чтобы не мучился.

— Снести? — Ронис посмотрел на меня свирепо. — Снести проще всего.

— В истории всякое бывало. И города в руинах бывали, — сказал я примирительно, не желая разбираться, где находятся болевые точки мировоззрения Рониса. Мне, в сущности, было наплевать.

— Очень мы любим на историю ссылаться, — проговорил Ронис. — Но в русской истории любим только её избранные страницы, только победы и триумфы: кого не спроси — все считают, что войны были сугубо победоносные, а все цари — только от бога, и всё плохое — это всегда не мы, это извне, от врагов государства. Очень не любим мы смотреть на последствия наших поражений, а потому допускаем их снова и снова. Полюбуйтесь вот.

Он кивнул туда, где громоздились бетонные памятники его же собственным ошибкам. Если не его лично, то его поколения учёных-оптимистов, которые гнались за мегаваттами и пытались доказать, что именно их концепция ядерного реактора лучшая. Ронис переживал это снова и снова. Я не стал спорить.

— Ладно, пошли, — проворчал он и двинулся в гущу кустов.

За лохматой рощей оказался небольшой пруд, за ним ещё гряда леса и несколько многоэтажных домов. Мы продирались к ним через места, которые когда-то были парковками, детскими площадками, тротуарами, а теперь от них остались лишь фрагменты асфальта, исколотого побегами травы.

— Чабрецом пахнет, — заметила Кэрол. И действительно: ветер принёс откуда-то дух полей.

Деревья жались вплотную к домам, ломая фундаменты, словно лес обладал сверхмозгом, знавшим слабые места города. Встречались дома, уже расколотые напополам, но ещё не рухнувшие. Синий киоск так обильно зарос кустами, словно попал в центр зелёного взрыва.

— Лес берёт своё, — проговорил Ронис. — Удивительно, как быстро дичают места без человека. Но ещё удивительней, как быстро природа справляется с последствиями наших ошибок. Изотопы мигрируют в глубину почвы, а растения, предоставленные сами себе, прекрасно растут даже на загрязнённых местах. И посмотри: разве ты видишь мутантов? Этот лес выглядит почти первозданным. Природа — вот лучший ликвидатор последствий. Просто ей нужно время. Нам всем нужно время.

По убаюкивающее ворчание Рониса мы обогнули квартал высотных домов. Пожелтевшая от времени «Волга» вросла в рогатину кривого дерева вроде карагача: он поднял её над землёй метра на полтора и, казалось, перекусит пополам своей клешнёй. За кустами виднелся детский сад, окна которого были обрушены снизу. Их края напоминали безвольные старческие губы.

— А хороший райончик был, — бормотал Ронис, прокладывая путь зигзагом через высокую траву. — Самый новый в Озёрске: построили прямо перед катастрофой специально для работников АЭС. У них даже отдельный КПП был со стороны Кызылташа.

Ронис вёл нас к высокому монолитному дому с башенкой на верху. Его так и не успели заселить, и серый бетон вздымался над лесом, напоминая военное сооружение — безликое, массивное, функциональное. Вблизи этот бетонный колосс подавлял своей мощью, нависал над нами, усиливая чувство тяготения, и я даже испытал облегчение, когда через просевшее крыльцо мы зашли в пахнущий влагой подъезд: здесь подвывал ветер, но уже не чувствовался масштаб. Мы начали подъём по гулким лестничным пролётам. Через стыки на нас смотрела бесконечная чёрная высота.

— Лифт не работает, извини, — проговорил Ронис с усмешкой.

— А сколько этажей? — остановился я, переводя дух.

— Двадцать два. Ты на руках обещал вползти.

— Я вползу.

После десятого этажа я сбился со счёта и старался думать о каждой ступени в