Или же это лишь указывает на то, что Элис не настолько важна для капитана, как он для нее? Вдруг он просто не стал себе отказывать в удовольствии, когда ему предложили, но запросто обойдется и без оного? Жестокая частица сознания раз за разом проигрывала ту ночь перед ее глазами. В тот раз она держалась нахально, даже навязчиво. Может, между ними что-то произошло лишь потому, что она на этом настояла? Нелепо так считать. Безрассудно считать иначе.

— Будь ты проклят, Седрик! Ты забрал у меня все: мою гордость, уверенность в себе, надежду, что никто в Удачном не знает о моем поддельном браке. Обязательно ли было отнимать еще и это? Еще и доверие к Лефтрину?

Утратив убежденность однажды, сможет ли она как-то возродить ее? Или же все уже потеряно, и сомнение стало той трещиной, через которую утекает ее счастье?

Дорогу Элис пересек ручеек. Она перепрыгнула его и пошла дальше. И наконец осознала, что идет по звериной тропе. Пригнувшись, пролезла под низко нависшей веткой и поняла, что под ногами у нее утоптанная земля. Не грязь. Земля. Почва здесь тверже. Лес все равно слишком густой, чтобы существо размером с дракона могло тут свободно двигаться и охотиться. Но человек пройдет запросто. Элис замерла и с изумлением огляделась по сторонам. Твердая земля в Дождевых чащобах.

Лефтрин опустился на постель, измотанный телом и душой. Как его корабль мог так с ним поступить?

Улегшись, он по-прежнему слышал, как хранители и охотники болтают у костра. Драконы покормились еще днем, вспугнув стадо речных свиней, дремавших на солнце. Карсон тоже разжился тушей и на буксире приволок ее на баркас, чтобы команда и хранители могли поужинать. Запеченная свинина стала для всех настоящим праздником. Элис с Тимарой принесли полный мешок фруктов и рассказали о твердой земле в лесу. Харрикин с Сильве нашли речных моллюсков на отмели у самого корабля. В общем, они устроили настоящий пир после долгих скудных дней. Бочонки для воды снова были полны, и хранители с командой заметно приободрились, несмотря на задержку в пути. День был бы просто прекрасным, если б не упрямство корабля.

В приступе мрачности Лефтрин рано ушел спать. Элис по-прежнему держалась отчужденно, а необъяснимое поведение «Смоляного» пугало и раздражало. Все хранители, похоже, не сомневались, что завтра продолжат путь, как и было намечено. Они все верили, что он, капитан, найдет какой-нибудь выход из положения. Команда, как видно, этих надежд не разделяла. Хеннесси и Сварга тоже тревожило странное поведение баркаса. Они не обсуждали этого с ним, но, судя по тому, как переглядывались и перешептывались члены команды, все беспокоились не меньше капитана. Это не было похоже на «Смоляного», которого они знали и любили. Может, всему виной новое диводрево на корпусе? И если так, то чем это грозит в дальнейшем?

В отличие от других живых кораблей, у «Смоляного» не было носовой фигуры, похожей на человека, чьими устами он мог бы говорить с капитаном и командой. Только глаза над ватерлинией, но какими бы большими и выразительными они ни были, им не удавалось передать все, что у него на уме. «Смоляной» как был, так и оставался довольно скрытным. Когда Лефтрин опускал руки на планшир, он иногда отчасти ощущал, чего хочет судно. Он знал, откуда взялась мысль использовать найденное диводрево так, чтобы «Смоляной» получил тело, чуть менее зависящее от воли человека. Теперь, когда он об этом задумался, Лефтрину показалось странным, что баркас не попросил носовую фигуру или руки с пальцами. Нет. Все, чего ему хотелось — двигаться самостоятельно.

Такому желанию можно было найти сотню объяснений. Может, тысячу. И за эту ночь Лефтрин перебрал их все. Уже давно замолкли голоса на берегу, и отблески костра угасли на потолке его каюты, а он все еще размышлял.

И в конце концов заснул.

Они вместе, рука об руку, шли по улицам Кельсингры. В свободной руке Элис несла корзину и помахивала ею на ходу. Она уже придумала, как они проведут день, и теперь в подробностях расписывала ему. Но капитан не слушал. Ему необязательно было знать о ее замыслах. Он наслаждался звучанием ее голоса и солнечным теплом, согревающим плечи. Он сдвинул шляпу на затылок и неторопливо шагал, а рука Элис так мило лежала на сгибе его локтя. Улицы были полны людей, спешащих по своим делам. Они проходили мимо изящных зданий из черного с серебристыми прожилками камня. На крупных перекрестках танцевали фонтаны, играя музыку, всегда разную, но неизменно благозвучную. Мелодия и запахи рынка плыли по воздуху. Наверное, туда Элис его и ведет. И неважно, хотят ли они купить шелк, специи или мясо, запеченное на вертеле, или же в корзинке лежит скатерть и угощение для пикника на берегу реки. Главное, что они здесь вместе. Ее голос бальзамом разливался по сердцу, ее ладонь согревала его руку, и все было прекрасно. Все было прекрасно в Кельсингре.

Лефтрин проснулся в тишине и темноте. Тепло и уверенность, сопровождавшие его во сне, исчезли. Сердце его тосковало по ним. Как редко он переживает их наяву.

— Кельсингра, — прошептал он в тишине каюты и на миг разделил уверенность драконов, что как только они доберутся до этого сказочного города, все станет хорошо.

Возможно ли, что когда они прибудут туда, все изменится? В его сне город был полон людей и жизни. Они с Элис были там дома, вместе, и никто не мог их разлучить. Это, знал капитан твердо, могло быть только сном.

За дверью послышался какой-то звук, тише, чем царапанье Григсби.

— Кот? — озадаченно позвал он.

— Нет, — отозвалась она из темноты.

Слабый свет, еще падающий в окно, высветил белизну ее рубашки, когда Элис открыла дверь. У Лефтрина перехватило дыхание. Она закрыла дверь тише, чем стучало его сердце. Словно призрак, молча приблизилась к его постели, и он замер, гадая, не вернулся ли его счастливый сон, и опасаясь, что проснется, стоит лишь ему шевельнуться. Элис не стала садиться на край его койки. Вместо этого она приподняла уголок одеяла и скользнула к нему. Его рука сама приобняла ее. Элис прижала озябшие ступни к его лодыжкам и замерла. Ее груди касались его груди, ее живот — его живота, она лежала на его подушке, лицом к нему.

— Как славно, — пробормотал он. — Это сон?

— Возможно, — отозвалась Элис.

Ее дыхание щекотало ему лицо. Изумительное ощущение, едва заметное, но такое возбуждающее.

— Я гуляла с тобой по Кельсингре. А потом вдруг поняла, что как только мы доберемся туда, все будет хорошо. А если однажды все будет хорошо, значит, все уже хорошо. Во всяком случае, для меня это звучит осмысленно.

Странное спокойствие охватило его, поднявшись откуда-то изнутри. Он подался ему навстречу. Да. Ему это тоже кажется осмысленным.

— Мы гуляли по Кельсингре. У тебя в руке была корзинка. Мы шли за покупками или на пикник?

По телу Элис пробежала едва ощутимая дрожь напряжения.

— Корзина была полной. В ней лежал свежий хлеб, бутыль вина и горшочек мягкого сыра, — откликнулась она и вздохнула. — Мне понравилось, как ты надел шляпу.