тайне от приговоренных. Но уже с вечера у тюрьмы стала собираться толпа журналистов, которые узнали о казни. Заключенные тоже поняли, что настал их последний час. Из гимнастического зала раздавался стук топоров — там строили три виселицы (одна из них была запасной). Снаружи шумела толпа, а внутри тюрьмы свет против обыкновения не приглушали на ночь. У Заукеля, сидевшего в камере № 9, не выдержали нервы. Он бился в истерике и молил о пощаде.

Геринг этим вечером попрощался с доктором Гильбертом. Тот нашел, что рейхсмаршал подавлен, очень расстроен и заметно нервничает. Гильберт счел, что Геринг переживал из-за отказа Контрольного совета заменить ему вид казни.

Тюремный капеллан капитан Тереке навестил Геринга между половиной восьмого и без четверти восемь вечера. Священник так описал этот визит в своем дневнике:

«Он выглядел хуже обычного, что и неудивительно, учитывая то, что ему предстояло. Зашла речь об остальных, и он спросил о Заукеле, пожалев, что не может увидеться с беднягой и поддержать его. После этого он стал критиковать метод казни, назвав его позорным для себя, одного из руководителей немецкого народа. Потом наступило молчание. Я нарушил его первым, опять предложив ему передать свое сердце и душу Спасителю. Он вновь заявил, что является христианином, но не может принять целиком учение Иисуса Христа. Двумя днями раньше я отказался его причастить, поскольку он отрицал божественность Христа, основателя этого таинства. Он отвергал все принципы христианской церкви, но настаивал, что остается христианином, поскольку его никто не отлучал от Церкви. Мое утверждение о том, что он не сможет встретиться со своей дочерью Эддой на небесах, так как отрицает божественный путь спасения, привело его в уныние. Геринг — самый настоящий рационалист, материалист и модернист. Я надеялся, что ему удастся отдохнуть в этот вечер. Он сказал, что почувствовал себя легче».

Позже, в мемуарах, Тереке несколько иначе описал эту встречу:

«Вечером перед исполнением приговора у меня состоялась длинная дискуссия с Герингом. Я указывал на необходимость приготовиться к встрече с Богом. Во время нашей беседы он подверг осмеянию несколько библейских истин и отказался принять то, что Христос умер за грешников. Это было сознательным отвержением Крови Христа. «Мертвый — мертв» — такими приблизительно были его слова. Когда я, в конце концов, напомнил ему о его маленькой дочурке, которая надеялась увидеть его в небесах, он ответил: «Она верит по-своему, а я — по-своему». Час спустя я услышал шум возбужденных голосов. Мне сказали, что Геринг покончил с жизнью. Когда я вошел в камеру, его сердце еще билось, но вопрос, который я задал ему, остался без ответа. Маленький пустой шприц лежал у него на груди. Вот так он перешел в вечность».

Шприц, очевидно, оставили врачи, безуспешно пытавшиеся реанимировать Геринга. Но рейхсмаршалу все же удалось уйти из жизни при помощи ампулы с ядом. Вот как это произошло.

После Тереке к Герингу зашел лейтенант военной полиции Джон Уэст для вечерней проверки и обыска. Он докладывал, что «перетряхнул все личные вещи Геринга, включая постельное белье и матрас, и ничего запрещенного не обнаружил». Уэст отметил, что Геринг выглядел веселым и много говорил. Очевидно, рейхсмаршал в этот момент уже твердо знал, что в ближайшие часы сведет счеты с жизнью так, как он это давно задумал.

В девять тридцать Геринга посетил доктор Пфлюкер в сопровождении американского лейтенанта Артура Маклинде-на, который, как и большинство охранников тюрьмы, не говорил по-немецки. Врач дал Герингу снотворную пилюлю, которую Геринг проглотил в их присутствии. Затем Геринг и Пфлюкер минуты три поговорили по-немецки, доктор пощупал у заключенного пульс, и они распрощались. Пфлюкер и Маклинден оказались последними, кто заходил в камеру к живому Герингу. В этот момент у дверей камеры № 5 дежурил рядовой 1-го класса Гордон Бингам из роты С 26-го пехотного полка. Геринг уже был в ночной рубашке и во время посещения доктором и лейтенантом оставался в постели. Бингам позднее писал в своем рапорте, что после ухода Пфлюкера и Маклиндена он запер камеру и заглянул в глазок:

«Геринг смотрел на меня, приподнявшись на койке и подавшись к окну. Затем он лег на спину, положив руки по бокам поверх одеяла. С того момента, как Геринг сел в постели, и до того времени, когда он вытянул руки по бокам, вне поля моего зрения оставалась его левая рука. Он лежал, не меняя позы, минут пятнадцать, а потом скрестил руки на груди и немного повернул голову влево. Тут я случайно сбил в сторону лампу и был вынужден поправить ее. Когда я опять заглянул внутрь камеры, он смотрел на меня и показывал в мою сторону пальцем правой руки. Затем он вновь положил руку вдоль бока поверх одеяла. Так он лежал минут пятнадцать — двадцать, потом скрестил руки на груди, подержал их так несколько минут, после чего накрыл руками глаза. Полежав так некоторое время, он опять положил руки на грудь, затем расцепил их и опустил по бокам, потом сунул правую руку под мышку, поднеся локоть к глазам, а позже сложил руки по бокам. Он пролежал так минут десять, потом посмотрел на меня и отвернулся. После этого пришла моя смена, возник небольшой шум, и Геринг опять взглянул на меня. Потом меня сменили, и я ушел».

Бингама у камеры Геринга сменил рядовой 1-го класса Гарольд Джонсон из той же роты С все того же 26-го пехотного полка. Вот его рапорт о том, что произошло дальше:

«Я заступил на дежурство как караульный второй смены у камеры Геринга в 22:30. В это время он лежал на своей койке на спине с вытянутыми вдоль туловища руками поверх одеяла. Он оставался в таком положении без движений минут пять. Потом он поднял руку со сжатым кулаком, как будто закрывая глаза от света, затем опять положил ее сбоку поверх одеяла. Так он лежал совершенно неподвижно примерно до 22:40, когда сложил руки на груди, переплетя пальцы, и повернул голову к стене. Он пролежал так минуты две-три, а потом опять вытянул руки по бокам. Было ровно 22:44, так как в этот момент я посмотрел на часы. Примерно через две-три минуты он как будто оцепенел и с его губ сорвался сдавленный вздох».

Джонсон заподозрил неладное и позвал разводящего сержанта, который мигом сбежал по лестнице с верхнего этажа, где находился второй ярус камер.

«Я сказал ему, что с Герингом что-то