– Неправда, – с усилием подумала я. Не они. И заставила себя взглянуть на них еще раз. Всмотреться получше в эту ужасную картину. Очки Толстяка оказались в золотой оправе, хотя она была серебряного цвета, а волосы Лиама – длиннее, чем сейчас, и в отличие от меня Клэнси не знал, как они завиваются на концах.

Очень правдоподобная, почти безупречная имитация. Но не они.

Я позволила Клэнси подойти, поверив в то, что он может выскользнуть в коридор, пока я упиваюсь своим горем. Бормоча что-то низким хриплым голосом, парень подошел достаточно близко, чтобы я почувствовала его теплое дыхание на щеке и врезала ему кулаком по горлу.

Вместе с этим ударом я метнула в него и силу своего разума, вонзая ее, словно нож, рассекая иллюзию, изображавшую Толстяка с Лиамом. Клэнси выскочил из комнаты, схватившись за голову, задыхаясь. Между нами снова возник образ женщины в белом халате, но сейчас я заставила себя вытеснить его. От мусорного ведра потянулась струйка дыма. Я опрокинула его, разбрасывая горящие страницы по полу, сбивая пламя ботинками. Если он планировал уничтожить эти документы навсегда, я хотела их увидеть.

– Проклятье!

Когда я снова вышла в коридор, Клэнси, повалившись на колени, все еще не мог отдышаться, глотая воздух. Между моим разумом и его возникла едва ощутимая хрупкая связь. Я ухватилась за нее, прежде чем она успела оборваться, наполняя его мозг иллюзией жара. Я не видела его в темноте, но слышала, как Клэнси судорожно хлопает себя по рукам и ногам – мозг говорил ему, что они охвачены огнем.

Через пару мгновений он резко остановился.

– Ты… – начал Клэнси, – ты правда хочешь поиграть в эту игру?

В затылок мне уперся холодный металл – так неожиданно, что я уже убедила себя, что это его выкрутасы. Но, когда ты лишаешься зрения, другие чувства и правда срабатывают с безжалостной эффективностью. Я ощутила теплое дыхание, услышала скрип ботинок, почувствовала запах пота. Агенты. Они нашли нас.

Клэнси попытался сбежать. Я не видела, как это произошло, только слышала тошнотворный хруст, словно что-то тяжело опустилось ему на голову, и парень рухнул на пол.

А потом тьму прорезал голос Джарвина.

– Я знал, что ты вернешься. – Это были его руки: одна сжала мою шею, грубо толкая меня на колени. Ствол скользнул ниже. – Роб сказал: надо только подождать.

Обе фигуры – и Джарвиса и стоявшего за ним другого агента Лиги – едва угадывались в темноте.

Сигнализация выключена.

– Ты не хочешь делать этого, – предупредила я, чувствуя, как невидимые руки разворачиваются у меня в голове. Я чувствовала волнение, но не страх. Контролируемое спокойствие.

– Нет, – согласился Джарвин. – Я бы предпочел сделать это.

Раздался слабый щелчок – единственное предупреждение, прежде чем Белый шум наводнил коридор и утопил меня.

Странно, конечно, но забыть, что такое агония, тоже возможно.

Первые несколько месяцев пребывания в Термонде Белый шум включали практически каждый день. Так контролировали Красных и наказывали Оранжевых – один неправильный взгляд, и СППшник связывался с контрольной башней. Это стало частью моей жизни: может, я просто привыкла, может, воздействие со временем все же притупляется. Но то было многие месяцы назад, а сейчас желудок скрутило болью почти до рвоты. Я рухнула на пол, достаточно близко к Клэнси, чтобы увидеть, как из раны на его лбу сочится кровь. Я все еще пыталась соображать, послушаться своего внутреннего голоса, говорившего: «Ты можешь взять Джарвина под контроль, ты можешь, можешь его уничтожить…». Но даже этот голос замолк, когда Белый шум наполнил пространство, мощным валом обрушиваясь на нас. Удивительно: все, что мы могли, власть, которой обладали над другими, – сейчас это ничего не значило.

В Термонде мы бы сначала услышали два предупредительных сигнала, а секундой позже из громкоговорителей лагеря вырвался бы этот звук. Не так-то просто его описать: визг помех, нарастая, становится словно тонкое сверхпрочное сверло, способное пробить самую толстую часть черепа. Шум проходит сквозь нас, словно электрический ток, заставляя мышцы судорожно сокращаться, дергаться и гудеть от боли. Голова бьется о землю в попытке проникнуть под ее толщу, будто в надежное укрытие. Если мне повезет, я сумею остаться в сознании.

Мне не повезло. Я почувствовала, что исчезаю, проваливаюсь обратно в темень коридора, не в силах пошевелить притиснутыми к груди руками, мои скрюченные ноги прижались к животу. Увидев, что моих сил не хватит даже на то, чтобы поднять голову, Джарвин выключил прибор. Я то всплывала, то снова уходила на глубину, в ушах звенело. Чернота коридора поглотила меня, оставив на поверхности одну голову.

Когда я пришла в себя, кто-то сжимал мою руку. Я слышала голос Джарвина только потому, что теперь он кричал:

– Врубите долбаный свет! Да плевать мне, как вы это сделаете, – включите его, черт побери! Что-то происходит. Кто-нибудь может просто врубить этот долбаный свет?

Ему ответил голос с теплым южным акцентом:

– Конечно, братишка. Я тебе подсвечу.

Раздался щелчок, всего один, и в темноте вспыхнуло крошечное пламя, освещая разъяренное лицо Коула Стюарта.

Сначала я подумала, что он чиркнул спичкой, но огонь расцвел на кончиках его пальцев и поглотил руку, метнувшуюся к лицу Джарвина. Раздался крик, множество криков: вокруг нас один за другим завспыхивали огни. Пламя охватывало солдат, которые пришли с ним, живыми факелами, натыкаясь друг на друга, они разбегались по коридору, пока, наконец, не падали замертво. Запах паленой кожи скрутил желудок.

– Вот дерьмо, да ты… – начал один из агентов.

…один из нас, – прозвучало у меня в голове, и я снова отключилась в тот самый момент, когда новый язычок огня заплясал между пальцами Коула. Тот вылепил из него шар и запустил в этого агента. Коул поддерживал огонь, позволив ему распространиться по всему телу кричащего мужчины, пока темный силуэт не утонул в танцующем на его коже пламени.

Красный.

Нет… нет, не может быть… Коулу слишком много лет, он не…

– Эй… эй! – Огонь уже погас, но руки Коула, когда он попытался поднять меня на ноги, оставались горячими. Ног все еще не было. Парень слегка похлопал меня по щекам. – Черт… малышка, давай. Ты можешь, я знаю, что можешь.

– Ты… – попыталась сказать я. – Ты просто…

С облегчением выдохнув, Коул перекинул меня через плечо, раздраженно шлепнув по бедру.

– Проклятье, конфетка, заставила меня поволноваться. Я слышал Сигнал тишины из коридора, но пришлось подождать, пока его выключат. Не мог подобраться ближе. Прости, мне так жаль.

Ударом ноги распахнув дверь в кабинет Албана, он свалил меня на пол за столом, после чего усадил, вытащил из кобуры один из пистолетов и вложил в мои вялые пальцы.

А потом зажал мое лицо в ладонях: