Эх, хорошо всяким книжным попаданцам было – читывал Леха несколько таких книжек, было дело. Но вот тут, на месте, как-то не вспоминалось, что будет делать четырнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок второго года дивизия СС «Викинг», и не приходило в голову нарисовать точный чертеж сверхзвукового самолета. И из всех немецких военачальников Леха помнил только Манштейна, Гудериана и Паулюса. При этом только с Паулюсом было ясно – сдался в Сталинграде. Правда, не понятно, в каком году. Но с двумя другими в памяти было все совсем тухло: вроде они мотались с места на место, везде побеждали… Гм, а потом сдали Берлин; странные какие-то победы выходят… Не, это рассказывать – себя позорить.

Паршиво, как ни кинь – все клин.

Даже такой расхожий вариант, как затаиться и слиться с массой, – не вытанцовывался. Дураком Леха не был и прекрасно понимал, что масса мелких бытовых деталей выдаст его с головой, и очень быстро. Разве что контуженным прикинуться. Типа тут не помню и это забыл. И тыкать себе ложкой с кашей в ухо.

Отогнал особо надоедливых комаров, опять задумался, не забывая поглядывать по сторонам. Положил карабин на колени. Грустно вздохнул.

Все, к чему он привык, как-то выворачивалось другой стороной. И – чего греха таить – получалось, что был он непроходимым идиотом в недалеком прошлом. Все время считал, что армия – сборище тупых неудачников, которые ничего делать не умеют. «Сапоги – лицо солдата», ага. И вообще не нужна армия, зря на нее деньги тратят, потому что никто на нас нападать не будет. Немножко, правда, подпортило картину то, что как раз перед попаданием Лехи в эти леса бравые американцы назначили очередного сукина сына «кровавым диктатором» и отбомбились по его стране, как уже делали неоднократно, но, в конце концов, Россия – не какая-то там убогая странёнка…

Тут же – наглядно, с первого часа – армеуты наглядно показывали, что умеют куда как много. И вообще вся эта артель под названием «армия» – штука важная и необходимая, просто даже для того, чтобы вот так соседи не лезли. Увиденная мощь вермахта потрясла Леху, хотя он прекрасно понимал, что видел далеко не все – например, боевые части были уже на фронте, а не на дорогах, по которым брели пленные. Впрочем, и одного увиденного танка хватило для понимания, что это за зверюшка – танк, особенно когда он рядышком. Сам Леха успел увидеть в этот момент совсем немного – какие-то заклепки, странный крюк, наверное, для буксировки, и… рваное мясо, в которое превратился под зубастой гусеницей его сосед, долговязый парень в гражданской почему-то одежде. Странное кровавое мясо с нелепо белыми, словно сахарными осколками костей. Месиво.

Леха опять вздохнул. Как ни печально было это понимать, но в самые пиковые моменты здесь он частенько тупил не по-детски. И от автоматной очереди его спас толчок Жанаева, а от танка его отпихнул Середа. Леха тогда сразу и не понял, что его так спасли, потом дошло. И план побега пришел в голову не ему, а Семенову, причем в доли секунды.

Нет, с другой стороны, и Леха тоже оказался не лыком шит, тоже пару раз козырнул, чего уж. Тут в голову менеджеру пришла странная мысль – что живы они только потому и остались, что не подсиживали друг друга, а наоборот – как те киношные мушкетеры – были один за всех и все за одного. Лехе стало немножко стыдно, и он украдкой кинул взгляд на спящих товарищей, словно они могли услышать его мысль. А что? Черт их знает! Они ухитрялись замечать то, что потомку и в голову бы не пришло! Так, после побега оказалось, что давивший людей танк был битым и, верно, поспешал из ремонта – Середа заметил грубо заваренную дыру в борту машины, а бурят сказал, что у торчащего из люка командира танка «морда жженый». Леха и сам отметил тогда, что какая-то слишком красная харя была у панцермана, но выводы не сделал. Правда, и Жанаев, очень может быть, потому только выводы правильные сделал, что сам ошпарился.

За спиной зашуршало. Неугомонный Семенов проснулся и теперь с грустью на лице копался в мешке с харчами.

– Дня не прошло, а полегчал уже сильно, – шепотом поделился он своими мыслями с потомком.

Леха кивнул. Раньше так заботиться о жратве ему не приходилось ни разу – еда всегда была, только до магазина дойти. Потому как-то и не понимал, какая это радость – когда еда есть! Здесь, в этом злом времени, такое понимание пришло сразу. Ну почти сразу. На второй каске коровьего молока, пожалуй. И еще – только тут потомок почувствовал, что такое настоящий голод. А и впрямь, когда раньше голодать-то было? На голодающих смотреть доводилось с юмором, потому что во время Лехи таковых категорий было ровно две – полумифические голодающие африканские дети, которым добрый Санта-Клаус не дарил подарков, потому что они «кушали плохо», да тупые курицы-девки, которые садились на всякие идиотские диеты.

Толком порадоваться тому, как удачно выкрутились, было некогда. И очень сильно обеспокоило, что немцы стали разрешать всякой сволочи вооружаться. Этак им и своей полиции будет не нужно – уж что-что, а всякой шпаны набрать несложно. И получится этакое разбойничье гнездо в каждом селе. А это хреново. Хотя вообще-то и раньше, еще при царе, в деревне были свои не то полицейские, не то милиционеры. Прадед у Семенова был как раз таким и назывался сотским старостой. Приглядывал за сотней домов, потому и сотский. Мундира у него не было, оружия тоже, да и денег не платили, а приглядывать надо было – и чтобы пожаров не спроворили, и чтобы вода чистая была, и чтобы благочинно все было на вверенной земле. И долго его миром выбирали. Пока перед Большой войной не ввели должности стражников – те уже за деньги работали. Но и стражников там было – раз, два и обчелся. А тут на деревню – только оружных с два десятка. И не похоже, что они крестьянствовать дальше собираются. Будут теперь бездельничать, благо при деле – охраняют. Поди прокорми такую ораву – да и немцев тоже кормить придется. Эх, только на селе угомонились, после Гражданской-то, а тут опять начнется. Как грабить примутся, так обратка и пойдет – оружия-то много теперь по полям-лесам валяется.

Вот то, что сами оружием разжились и главное, патронами, – это душу грело. Жить можно! Только теперь аккуратнее надо быть, ухо востро держать, чтобы снова не вляпаться. И к фронту идти надо. А пока идешь – так и рискуешь. Да и идти-то приходится вроде и по своей земле – а чужая уже землица-то, опасность за любым кустом. За любым поворотом.

Потому шел Семенов впереди всех с большой опаской. Но шустро, однако, шел – надо было торопиться, использовать все время, пока немцы встают, зубы чистят, умываются и завтракают. Не война у них, а санаторий. Как на дороги выкатятся – надо в лесу отсиживаться. Вчера Леха заявил, что по лесу безопаснее идти, пришлось его переубеждать, хорошо еще Жанаев с Середой понимают, в чем дело, и сами не бухтят. Только городской может так по лесу ломиться. Ну хорошо, если с компасом – тогда, может, и придет, куда надо, а без компаса – леший так закружит, что куда там… Городские-то учены, конечно: думают, что всё превзошли. А того и не знают: в по-настоящему дремучем лесу стороны света шиш определишь.

Во-первых, деревья со всех сторон мхом обросли.