2870 год от В.И.

12-й день месяца Вепря.

Арция. Эльта

Агнеса в первый раз была довольна, что Пьер остался в Мунте. Окажись этот дурак здесь, он бросился бы со всеми обниматься, а Эдмон в придачу так похож на отца, да и сам герцог… Можно было только догадываться, что устроит король, увидев голову своего драгоценного Шарло. После этого изображать, что все сделано по приказу и во имя спасения Его Величества, было бы невозможно. Ей казалось, что она все продумала. Филипп всегда был таким послушным. Она давно заставляла его заучивать нужные слова и произносить по ее знаку. Конечно, он еще ни разу не бывал на поле битвы и не видел убитых. Тут она не рассчитала, сын боялся крови, порезав руку, он падал в обморок. И еще этот Тагэре… Надо же такому случиться! Проклятая семейка, они всех с ума сводят.

Когда Эдмон улыбнулся Филиппу, тот чуть не бросился к нему, она едва успела его удержать. Как бы Филипп ни был мал, он все же понимал, что должен сказать что-то нехорошее тем людям, которые стоят перед ним. И он не хотел этого делать. Агнеса это поняла совершенно четко, и это повергло ее в ту самую дикую ярость, которая однажды так испугала Жана Фарбье. Королева чувствовала, что еще немного, и она сорвется при всех этих вооруженных мужчинах, которые должны добыть корону для ее сына, а вернее, для нее.

Чем она хуже королевы Гортензии, к слову сказать, ее соотечественницы, избавившейся от своего никчемного супруга? Правда, золотоволосую Тену называли не ифранской дыней, а оргондской иволгой, ей сочувствовали, за ней шел цвет рыцарства, но не в этом суть. Двенадцать лет трон Арции занимала чужеземка, правящая от имени малолетнего сына. Значит, сможет и она! Она не повторит прежних ошибок, ей не нужны ни друзья, ни возлюбленные, а только подданные. Ей не нужна армия, набранная из арцийцев, во главе с очередным Мальвани или Фло, куда удобнее наемники, а чем с ними расплатиться, найдется. После сегодняшней казни многие земли останутся без хозяев, а их семьи, как семьи изменников, по коронному праву лишаются наследства. Она подарит эти земли тем, кто ей верен, и эскотским вождям и, опираясь на них, приведет страну к покорности, но сначала нужно покончить с этим.

Святая Циала, но что же такое творится с Филиппом?!

2870 год от В.И.

12-й день месяца Вепря.

Арция. Эльта

Мальчонка продолжал реветь, несмотря на все угрозы матери. Совсем хлюпик, не знай Старый Медведь, чей он сын, можно было б согласиться, что это Пьерово отродье, только хомяка в кармане недостает. Этьен судорожно сжал кулаки за спиной. Главное, не подать виду, как ему плохо и, Проклятый побери, страшно, потому что всегда страшно умирать побежденным. Зачем, ну зачем его понесло во Фло, да и других за собой потянул! Если б не его фанаберия, все бы были в Мунте и были живы. Он, как медведь, ухнул с головой в вырытую для него яму и утянул туда же самых дорогих. Оба сына, Шарло и Эдмон…

Прости, святая Циала, но он любит второго сына Шарло сильнее, чем старшего, потому и настоял на его поездке. А малыш держится молодцом. Сам-то он чуть в голос не взвыл, увидев Шарло и Рауля, но те хотя бы погибли в бою, их уже не опозоришь. Проклятье, как же нога болит. Не хватало, чтоб его, Этьена ре Фло, волокли на эшафот, как какого-то кабана, а самому ему, похоже, не взобраться, да еще со связанными руками.

Только бы Анри после всего не потерял голову, тогда он справится и с Батаром, и с Жозефом, и с этой сукой. Эста с малышами в безопасности, она не покинет замок, а его не возьмешь и за год, да и нету у ифранки этого года. Филипп с Раулем… Будем надеяться на лучшее, у старшего внука голова на плечах есть, а вот у него скоро не будет. Вообще-то семь десятков не так уж и мало, да и жизнь, в общем-то, удалась, но умирать от руки этих уродов, почти добившись заветной цели…

Проклятая нога, как бы рана не открылась. Этого еще не хватало, а стерва-то своего хомячонка вроде успокоила. Неужто она его и дальше будет трясти! Увела бы, право слово, и так всем ясно, что он, как папагалло заморский, чужие слова повторяет. Да и то не по делу. Нет, не уводит.

С закипающей яростью Этьен ре Фло воззрился на худенького, разодетого в пух и прах мальчонку, в диадеме из золотых нарциссов на тоненьких мышиного цвета волосиках. Лицо мальчика покрывали красные пятна, нос и глаза распухли, он судорожно, по-лягушачьи раскрывал рот, силясь что-то сказать. Это было бы смешно, если бы после его слов пять десятков человек не должны были расстаться с жизнью.

Принц Гаэльзский наконец собрался с силами и пискнул: «Тагэре – это бешедые с… пс… Тагэре – это бешеддые… СПЫ» – и замолчал, озираясь, как затравленный крольчонок. И тут Старый Медведь не выдержал и голосом, от которого по-прежнему приседали кони, рявкнул: «Не вали свои грехи на ребенка… ифранская». На плечо старику легла чья-то рука. Эдмон! Выходит, он освободился?! Внук что-то прошептал, похоже, просил успокоиться, но Этьен уже не владел собой. К ним уже бежали воины в полосатом, и Старый Медведь с ревом: «Смотрите, черти, как умирают ре Фло» – рванулся вперед.

2870 год от В.И.

12-й день месяца Вепря.

Арция. Эльта

Эдмон не мог видеть лица деда, так как стоял сзади, но хорошо себе его представлял. Старый Медведь, даже связанный, даже безоружный, все равно был страшен. Когда дед злился, выдержать его взгляд могли лишь отец и Рауль. Агнесе и Батару это явно было не дано. Королева опустила глаза, Батар отвернулся. На мгновение все стихло, над эльтской долиной повисла жуткая тишина. Затем ифранка сжала кулаки и провизжала какой-то приказ. Арцийцы замешкались, но с десяток эскотцев рванулись к деду. И тут Эдмона словно бы что-то толкнуло в спину. Он прыгнул вперед, и «полосатые» растерянно остановились, чуть не налетев на юношу, не зная, кого хватать первым. А Эдмон обернулся к деду и коснулся его плеча: «Прости, но право Тагэре умирать первыми!»

Дед шумно втянул в себя воздух, и в его глазах, Эдмон мог поклясться, сверкнула неистовая гордость и благодарность, а второй сын Шарля Тагэре пошел прямо на эскотцев, и те расступились, давая дорогу. Юноша так и не понял, когда и каким образом он освободил руки, но веревок не было. Отступили и боль, и усталость. Его захватила и понесла какая-то странная сила. Это было дико, невероятно, нелепо, но он словно бы командовал собственной казнью. С гордо поднятой головой Эдмон шел мимо угрюмых арцийцев и оторопелых эскотцев, даже не глядя на них, шел так, словно бы их и вовсе не было.

Он не заметил, как дед тяжело бухнулся на больное колено, как рыцарь, приветствующий своего сюзерена, и как его примеру последовали все пленные, держащиеся на ногах, и даже кое-кто из лумэновцев. Преклонение перед кровью истинных Волингов было сильнее и вражды, и боязни. То, что Эдмон Тагэре, граф Рунский сейчас умрет, знали все, но никому бы сейчас не пришло в голову назвать его пленником или побежденным. Да и сам он об этом не думал. Эдмон не замечал ни палачей в масках, ни Батара, ни королевы, разве что ее несчастного сына, а на высокий эшафот поднялся легко и грациозно, как на крыльях, даже ни разу не поскользнувшись на узких влажных ступенях. Ему не было страшно, наоборот, все его существо затопили радость и уверенность в будущей победе, которая вырастет из поражения, и в том, что смерти, собственно говоря, и нет, а есть лишь дверь в иные миры, сверкающие и великолепные. Но войти в нее можно лишь с чистой совестью и высоко поднятой головой. Он не понимал, откуда к нему пришло это знание. Он просто знал, и все.