– Осторожней!

– И почему мы вечно призываем к осторожности задним числом!

– Не злись. Ты и так сделал, что мог, и даже больше.

– Прости. – Красавец отпил из кружки и поставил ее на слежавшуюся хвою. – Проклятье, руки до сих пор дрожат.

– Хорошо, что ты вообще жив. – Первый поворошил поленья, его грубоватое лицо и неопрятная одежда странным образом контрастировали с негромким мелодичным голосом и аристократическими руками. – Сначала эта ночная затея, без которой можно было обойтись, потом дневное представление.

– Ты же сам не веришь в то, что говоришь, – укоризненно покачал золотой головой первый, – как я мог оставить мальчика наедине со смертью? Я же обещал… Я не мог их спасти, но хоть что-то сделать был должен.

– Ничего себе «хоть что-то». Ты превратил разгром почти в победу, а мальчик умер счастливым и чуть ли не святым, да и другие…

– Да, но умер, а я ему лгал. Клялся Звездным Лебедем… Тебе ли не знать, что смерть есть, и никто не знает, что за ее чертой. Единожды ушедшие не встречаются, как бы они ни любили… Я еще заплачу за эту ложь, брат!

– Если на то пошло, ты уже за нее заплатил. Так, значит, мы ошибались и «Последний» – это не Эдмон?

– Гороскоп говорил, что он МОГ стать «Последним из Королей», так же как и его отец, но возможность не всегда становится реальностью. Я говорил с ним только раз, да и то не совсем с ним. Это страшная потеря… Он даже на грани смерти думал не о себе, а об Арции, об отце, о брате-калеке.

– И ты, разумеется, ему обещал все, что можно и нельзя.

– Обещал, – золотоволосый гордо вскинул голову, – и, клянусь Кровью Звезд, исполню все, что можно исполнить по эту сторону бытия. Но сначала мы едем в Гаэльзу.

– Когда?

– Думаю, через ору или две.

– Ты сошел с ума!

– Разве? – Красавец удивленно поднял брови. – Впрочем, даже если и так, это ничего не меняет. Нужно спешить.

– После того, что ты натворил, ты и в седло-то не сядешь, – коренастый с сомнением посмотрел на собеседника.

– Сяду. Как сказал наш общий друг, мы сами не знаем, что можем выдержать, а ему, как ты понимаешь, виднее.

– Да, – эхом ответил тот, – виднее. Что ж, каждый из нас тянет свою беду и при этом улыбается, но я о другом. Разумно ли ехать прямо сейчас? Пару дней время терпит, а ты сейчас даже маску удержать не можешь.

– Нет, – упрямо покачал золотой головой первый, – не терпит. Поедем лесом, завтра к вечеру я уже буду в порядке. Ты разве не понял, что пошло в ход?

– С трудом. Вернее, я понял, ЧТО, но не понял, КАК и ОТКУДА.

– И я тоже. Эта Сила должна быть спеленута в Вархе, а она начала просачиваться и через старые преграды, и через новые. Пока это капли, но не ждать же, когда капли станут рекой. Поэтому со здешними делами нужно кончать немедленно. Весной мы должны быть в Корбуте.

– И все равно это не повод убивать себя.

– Не повод. Но это повод поторопиться.

2870 год от В.И.

15-й день месяца Вепря.

Арция. Северный тракт

Габриэль наскоро перекусил и выпил вина в харчевне с дурацкой вывеской, изображавшей какого-то зеленого зверя с крыльями. Впрочем, прознатчику сейчас показалось бы уродливым даже творение Суона эль Триго[106]. Ждать, пока конь отдохнет, было некогда, и Габриэль пятый раз с приплатой менял заморенных лошадей на отдохнувших. Возможно, торопиться и не стоило. Он и так опередил всех, кого можно и нельзя. Барон Обен всяко узнает об эльтской резне первым, но бывшему вору нужно было залатать образовавшуюся в душе прореху, и он дрался с судьбой за каждую ору, вытесняя усталостью и возней с лошадьми все другие мысли.

Прошло два дня, но перед глазами Габриэля все еще стояла тоненькая юношеская фигурка, облитая внезапно хлынувшим сквозь прореху в облаках солнечным светом. Те, кто стоял ближе, клялись, что, когда палач опустил топор, в небо взмыл лебедь. В это прознатчик барона Обена не верил. Какие лебеди в месяце Вепря?! Просто мальчик умер так, что из этой смерти не могла не родиться песня. И песня эта будет оружием в войне, которая по-настоящему начнется только сейчас, в войне, где пленных не берут и в плен не сдаются.

Проклятый, если бы он приехал на две оры раньше, он успел бы остановить Шарля Тагэре, но в жизни нет ничего гаже пресловутого «бы»! Он опоздал тогда, когда промедление было смерти подобно, и, словно в отместку, загоняет лошадей и себя, когда можно и не спешить. Хотя что это с ним?! Как можно не спешить, когда на весы брошена судьба Мунта и Арции! Со смертью Шарля и Эдмона ни жизнь, ни война не кончаются. А потому, Габриэль, поторопись. Ты везешь дурные вести, но лучше их привезешь ты, чем эскотские головорезы.

– Ваша лошадь оседлана, сударь, – похожий на барсука трактирщик угодливо поклонился, – с вас двенадцать аргов.

– Я хорошо разбираюсь в лошадях, мошенник. – Габриэль вытащил кошелек и отсчитал деньги. – Вот тебе девять, и благодари судьбу за выгодную сделку. Мой чалый куда лучше твоего гнедого.

– Но!..

– Бери, я сказал, – сверкнул глазами мириец, и трактирщик уступил, тем более проезжий был прав.

Оседланный гнедой взял с места сильной рысью, и вскоре городишко со своими домами, заборами и зеленой вывеской остался позади. Вновь замелькали перелески, косогоры, деревеньки, бело-серые унылые поля. Переезжая какую-то речушку, Габриэль, неожиданно для самого себя, свернул к проруби, где жители ближайшей деревеньки поили скотину. Сунув руку в карман, плут, игрок и циник вытащил кошелек, данный ему Агнесой. Там еще оставались деньги, но прознатчик, сморщившись, словно держал в руке не просто дохлую, но полуразложившуюся крысу, зашвырнул его вместе с аурами в темную зимнюю воду, следом полетела золотая рыцарская цепь.

Было пасмурно, над придорожными тополями кружили вороны, из-за леса доносился звон колокола, и тянуло дымом. До Мунта оставалось не больше шести диа.

2870 год от В.И.

Вечер 18-го дня месяца Вепря.

Фей-Вэйя

День окончания празднеств святой равноапостольной Циалы был самым хлопотным в году. В эту пору в Фей-Вэйю съезжались все значительные лица ордена, их нужно было принять, разместить, узнать, что знают они, и скрыть от них собственные знания. Агриппина, похоже, начинала готовиться к новому празднику на следующий день после разъезда гостей, но зато, по крайней мере на памяти Солы, ни разу не допустила промаха. Вот и на этот раз обитель прямо-таки сияла, а сама бланкиссима в новом белом платье и покрывале дружелюбно приветствовала сестер, невольно вызывая у них ответную улыбку. Впрочем, Соланж было не до наблюдений. Как и всегда, на нее свалилась Виргиния. Утром бланкиссима подчинила тело Ее Иносенсии сознанию Солы. Это уже не вызывало у сестры Анастазии, третий год носившей звание необланкиссимы, такого трепета, как раньше. Да и само заклятие теперь казалось весьма простым. Она вообще быстро училась, на лету схватывая то, что ей показывала наставница. Мозг Солы был готов на все, лишь бы не вспоминать пережитое и не видеть по ночам Шарля, который сейчас где-то воевал. Неуемные родичи все же заставили герцога подняться против Лумэнов, впрочем, к этому дело шло давно. Агриппина не была удивлена, она явно была на стороне Тагэре, и ее длинные рассуждения на сей счет всякий раз наполняли сердце Солы неизбывной болью.