совсем не знаю, что делать, когда вылечусь. Дома у меня никого нет, здесь тоже. Совсем один остался.

— История повторяется. Когда-то в детстве я уже испытала это чувство острого одиночества, а затем обрела подругу, с которой долгое время была неразлучна. Потом был муж, с которым я развелась, потом второй, который погиб. А теперь нет никого.

— Моя жизнь тоже складывалась по-разному, а итог тот же, что и у тебя.

С тех пор Ника часто встречалась с японцем и не только в госпитальном сквере. Медперсонал иногда приглашал ее в качестве переводчика, поскольку по-русски Куросава говорил плохо, а документы надо было заполнять, поскольку он числился военнопленным. Костыли он уже бросил, обходился палкой, но хромал сильно. Приезжали и представители по делам военнопленных, но увидев обожженного и хромого японца, быстро теряли к нему интерес.

Ника, после выздоровления ушла со службы в звании майора. Холодным ноябрьским вечером на вокзале Забайкальска она встретила Куросаву. Он дремал на скамье, имитируя ожидание поезда, вещей, естественно, при нем не было. Ника присела рядом.

— Беспризорничаешь? — спросила она его.

— Я не знаю, что означает это слово, но догадываюсь, что ты имеешь в виду. До меня никому дела нет, и мне ни до кого нет дела. Так?

— Так. И у меня, примерно, то же состояние, только у меня есть сбережения и мне не надо ночевать на вокзалах. В гражданскую авиацию меня не взяли, там теперь мужчин хватает, а из военной авиации меня списали по той же причине. Больше я делать ничего не умею. Раньше я хорошо владела приемами вашей борьбы, умела драться и метать ножи. Однако, сейчас эти уменья подзабылись, возраст берет свое. А еще я умела рисовать, но давно уже не брала в руки кисть… Ну что, Куросава, давай беспризорничать вместе.

— Интересное предложение, и пара из нас получится интересная: хромой, с обожженным лицом мужчина и красивая статная женщина.

— Теперь таких пар сколько угодно. За время войны погибло столько мужчин… а те, что вернулись, выглядят так же как ты. Так куда мы отправимся?

— Меня интересует только теплое жилище и еда, а где это находится, совсем неважно.

— Так не должно быть, Куросава. Ты же не животное. Впрочем, я тебя понимаю. Другие мысли появятся позже. Есть небольшой городок на Уссури, Старо-Никольск называется. Я там была в девятнадцатом году, но едва ли кто меня вспомнит. Предлагаю пока остановиться там, а потом можно перебраться поближе к морю.

— С моими документами, меня отправят в Японию с первым же эшелоном, или в лагерь для военнопленных.

— Это дело поправимо. Вот тебе паспорт на имя Петра Ивановича Иванова. Я уже давно готовила наше путешествие, а твоя обгоревшая физиономия, придает тебе уникальное сходство с любым жителем забайкальской тайги. Не упрямься, вдвоем беспризорничать лучше, чем одному.

— Самурай не может быть Ивановым!

— Это в Японии не может, а в Советском Союзе очень даже может.

К вечеру этого же дня наша парочка уже сидела в плацкартном вагоне пассажирского поезда и катила в направлении Хабаровска. Мерно стучали колеса поезда, позвякивали стаканы в подстаканниках на пассажирском столике. За окном мелькали столбы, простиралась необъятная тайга, да изредка доносился завывающий сигнал встречного поезда. На больших и маленьких станциях входил и выходил рабочий и военный люд, немало и инвалидов встречалось, безруких и безногих. Много война покалечила народу и Куросава Иванов, не привлекал к себе излишнего внимания. Иногда проходил патруль из военных, милиция тоже появлялась перед остановкой в крупном городе. Документы у японца проверили раза два, причем весьма поверхностно. Говорить ему Никандра запретила, объясняя проверяющим немоту своего подопечного, контузией.

Перед Хабаровском, по вагону прошли контролеры. Один из них крепко держал за руку десятилетнего пацана. Закончив проверку билетов, они присели на скамью рядом с Никандрой.

— Безбилетник? — спросила она.

— Он самый, — ответил усатый мужик, старший, по всей видимости.

— Куда вы его, теперь?

— В детский дом, куда ж еще. Родителей нет, если отпустить пропадет или с уголовниками свяжется.

— Есть хочешь? — спросила она парня, хотя вопрос был излишним.

Она достала из мешка галеты и отдала пацану.

— Звать то тебя как?

— Дима, — ответил тот, затем поправился, — Дмитрий.

— А я Никандра Александровна, — будем знакомы. А это мой муж, Петр Иванович.

Дмитрий хмыкнул, взглянув на Куросаву.

— Что-то он больше на самурая похож, — равнодушно сказал усатый, а второй добавил, — паленая рожа, на что-то похожа.

— Танкист? — поинтересовался контролер, тот, что был помоложе.

— Летчик, — ответила Никандра, — не может он говорить, но все слышит.

— Бывает, — сказал усатый. — Домой везешь?

— Да уж не в детдом, конечно.

— Повезло мужику. Много я повидал увечных беспризорных мужиков, а твоему повезло, под приглядом будет.

Парень зыркал по сторонам, явно намереваясь улизнуть. Поезд медленно замедлял ход перед очередным полустанком. Пацан успокоился и безмятежно смотрел в окно, затем он потянулся к стакану с чаем, который Никандра заботливо подвинула ему. Усатый контролер отпустил его руку, но молодой подвинулся подальше и контролировал каждое движение мальца. Однако, Дмитрий проявил изрядное самообладание. Он глотнул из стакана и, вдруг, выплеснул остатки в лицо молодому, а стакан бросил усатому, который инстинктивно поймал его. Сам же он пулей бросился в тамбур, закрыв за собой дверь. Оба контролера тотчас понеслись за ним. Куросава усмехнулся, а Ника только руками развела.

В Хабаровске поезд стоял долго, за окнами стало совсем темно, моросил холодный осенний дождь. Вновь вошедшие пассажиры заняли свои места, и Ника улеглась на нижнюю полку, укрывшись своей шинелью. Японец залез на верхнюю, свернув под голову телогрейку и натянув пилотку. Поезд тронулся, до станции Старо-Никольская оставалось не более десяти часов пути. Вдруг Ника почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. Она открыла глаза и увидела того же мальчишку.

— Никандра Александровна, дайте что-нибудь поесть, — шепотом попросил он.

— Господи, откуда ты тут взялся, — сказала Ника поднимаясь с лавки.

Она достала свой мешок, вытащила краюху хлеба и дала пацану.

— Забирайся на третью полку, там лежат чемоданы, подашь их мне. Постоят пока на полу. Мы утром выходим, — сказала она ему.

Дмитрий, естественно, все добросовестно исполнил, и, притаившись наверху, сжевал краюху. Утром завтракали втроем и Дмитрий рассказывал свою историю.

— Сам я из Красноярска. На отца в позапрошлом годе получили похоронку, а мать утонула в Енисее. Нас с сестрой в детский дом определили. Она постарше меня на два года. А я сбежал еще в мае. Доберусь до Владивостока, наймусь на торговый корабль юнгой. Заработаю денег, а там…

— Дальше не продолжай, — сказала Ника, — видно библиотека в