Гроты всегда обладали для Моцарта каким-то особым очарованием. Ребенком он восхищался гротами Шенбрунна, позднее опишет до того ошеломившие его гроты парка графа Кобенцля, что, став масоном — «вольным каменщиком», он задумал в свою очередь основать собственное (eigene) тайное общество, а назвать собрался «Die Grotte». Насколько при этом привлекали его (Моцарта) творческую фантазию таинственные церемонии ордена, сейчас уже невозможно установить; важным, однако, представляется то, что он подготовил устав «Грота».

27 ноября 1799 года и 21 июля 1800 года Констанция сообщала лейпцигскому издательству об этом проекте своего мужа, касавшемуся учреждения этого общества, указав на то, что его доверенным лицом в этом деле был аббат Штадлер, который будто бы при тогдашних неблагоприятных для масонства обстоятельствах опасался за свое сообщничество. Сам Максимилиан Штадлер относился к числу членов ордена, не внушающих доверия. В письме от

21 июля 1800 года Констанция писала: «Настоящим я одалживаю Вам для использования в биографии (Моцарта) некоего сочинения, по большей части в рукописи, моего мужа об ордене или обществе, называемом Grotta, которое он хотел организовать. Я не могу дать других разъяснений. Здешний придворный кларнетист Штадлер старший (Антон Пауль), написавший остальное, мог бы сделать сие, но он опасается признать, что знает об этом, ибо ордена и тайные общества так сильно ненавистны. Да и события «Волшебной флейты» развертываются в мрачных, похожих на пещеры приделах египетского храма, в котором властвует Зарастро.»

Но вот экскурсия, похожая на некий тайный ритуал, закончилась. На меня надели повязку, посадили в машину и отвезли обратно в Вену, высадив возле собора св. Стефана, где в капелле Распятия отпевали Моцарта.

Солнце стояло высоко, на бледно-голубом небе не было ни облачка. Я не знал, конечно, о чем говорится в письмах, но у меня не было ни малейших сомнений в том, что они приведут меня к Марии Магдалене Хофдемель. Она — последнее связующее звено, ключ к решению головоломки.

Я уже знал, кто такие вольные каменщики — масоны, иллюминаты. Может быть, они, как и их современные двойники, которые ведут себя словно прыщавые подростки, мастурбирующие в укромных местечках, просто корыстные особы с манией величия, запутавшиеся в паутине собственных интриг и махинаций. Но вдруг, как говорит литератор из американского Квинса Григорий Климов, они, сами того не зная, продали душу неким зловещим силам, которые питаются их кровью, а взамен наделяют их властью, позволяющей эксплуатировать человеческую жизнь и разворовывать ресурсы планеты. Может, письма расскажут мне правду?

После встречи с Верой Лурье я понял: неважно, во что ты веришь. Всякая вера есть лишь попытка объяснить жизнь. А объяснить ее — все равно, что объяснить, почему, слушая струнные квартеты Вольфганга, смеешься и плачешь одновременно.

Моцарт вошел в мою жизнь в день знакомства с графиней и баронессой Верой Лурье. Со всей своей божественной силой, своим незримым присутствием. Эта же неизбывная сила и мощь, но в иных формах и пропорциях, есть в каждом из нас. Моцарт, точно небожитель или, скорее, посланец из другого мира, устилал свой путь терниями и писал восхитительную неземную музыку. В музыке Моцарта — животворное пламя его гениального духа. Эта империя души Моцарта будет трудиться как вечный двигатель, перпетуум-мобиле, рождая гениальную музыку, сжигая дотла все суетное и иллюзорное. И в этом не будет никакой пощады серости и высокомерному снобизму. Останется только акт рождения музыки — мучительный и восхитительный процесс, который имеет на выходе однозначный ответ: вот гениальное, а вот — бездарность, и пошлость, рядящаяся в чужие перья.

Давным-давно, глядя поверх крутобоких полей и рощиц Средне-Русской возвышенности, накрытой небесным шатром, я твердо решил, что моя жизнь должна быть посвящена борьбе за истину, честь и свободу.

Вся беда в том, что я принял за поле боевых действий учебное пособие из папье-маше. Уже скоро я перестал верить рекламным объявлениям политиков, зазывно оравших с импровизированных трибун Белого дома в 1991 году: «Свобода, свобода!» Что это за свобода, и от кого? Теперь, благодаря Вольфгангу Моцарту, доктору Клоссету, Гвидо Адлеру, Борису Асафьеву, Игорю Бэлзе, Вере Лурье, Дитеру Кернеру, Гунтеру Дуде и моим размышлениям обо всем, я твердо уразумел, что свобода — выдумка политиков, свобода для дураков или пациентов из «психушки». Истинную свободу обретешь только в себе самом, осознав, кто ты на самом деле. Об этом мечтали многие гуманисты прошлого. Ибо им самим доставало смелости идти на баррикады, бороться с тиранией и не принимать всерьез иллюзию свободы. Пламя, зажженное музыкой Моцарта, пылает и по сей день ярким волшебным огнем истинной красоты и свободы. Нам только нужно иметь мужество поддерживать его и передавать дальше.

Теперь я твердо знал, как поступлю. Передо мной стояли простые, до боли прозаические задачи: прибрать пыльную и захламленную квартиру в Москве, вернуть книги из библиотек. Встретиться с девушкой, закрутить с ней роман, жениться и завести детей. А почему бы и нет? У меня в сердце оставалась страна под гордым именем Россия, в которой мне предстояло жить, чтобы жить. Честно говоря, я не ведал, что ждет меня в будущем, и не хотел ничего об этом знать. Всему свое время.

А теперь пора домой. Впереди меня ждала самая загадочная и последняя рукопись, которую мне передали в Вене.

«Брюнн, 5 декабря 1796 года.

Дорогой герр Дейм-Мюллер!

Спешу довести до Вас мое восхищение Вашими работами, особенно теми, что касаются великого маэстро Вольфганга Моцарта. Пишу Вам в пятилетний юбилей памяти великого маэстро.

Я имела честь побывать в одном из многочисленных залов, доступ в которые имел не всякий. Потряс меня, конечно же, Ваш кабинет грации, где господствовала посмертная маска Моцарта. Это не голословное утверждение. Я узнала многое про вас: Вы, господин Иосиф Мюллер (или как Вы себя называете: граф Дейм-Мюллер), великий художник и привлекаете к своей личности громадное внимание, как и Ваши произведения искусства. Вы сумели за короткое время в свои далеко не молодые годы стать непревзойденным мастером своего дела. Многие состоятельные люди позволяют Вам даже при жизни ваять себя в гипсе или воске. Причем, цены, как я знаю, у Вас всегда были предельно высокие. А это свидетельствует о том, что Вы — законодатель мод.

Ваш Моцарт живее живого — эта грация посланца из иного мира, в любой момент готового с легкостью воспарить в бездонное небо. А это безудержное веселье гения! Именно такого Вольфганга я запомнила, когда он давал мне уроки игры на клавире.

Вам, герр Дейм-Мюллер, достало мудрости избежать прикрас и надуманности образа горячо любимого мной Моцарта. Мне в достатке удалось насмотреться на произведения многих художников, которые делали прижизненные портреты композитора, а также после его смерти. Многие, чтобы стяжать деньги или славу. Вы не таковы.