Он встал напротив меня, сунул руки в карманы и молча меня разглядывал. При этом он щурил глаза, словно его слепило летнее солнце. Потом он спросил:

– Богданыч, ты, что ли?

Я держался, как мог, чтобы не взорваться, словно баллончик с газом. Я корчился, чтобы не закричать, но в конечном итоге нашел в себе мудрость и потушил пыл. Я ответил:

– Мы можем поговорить наедине?

– Конечно, айда на террасу.

Я спокойно встал со стула и пошел за спиной Ивана. Когда мы оба оказались на террасе, Иван закрыл дверь, а после мы налетели друг на друга. Мы прыгали, точно две блохи, задыхаясь от кучи вопросов, которые орали в глотки друг другу.

– Где тебя черти носили?! – кричал он.

– Я так рад тебя видеть! Так рад! – кричал я.

Мы дергали друг друга за одежду, Иван захватил мою шею своим фирменным приемом и тянул меня за волосы, я улыбался. После он долго оттирал руку от моего маргарина, не понимая, во что вляпался.

В тот момент я подумал, что Иван – это все, что мне нужно для победы. Этот парень обладал всеми качествами, которыми не мог обладать я. Он был смелым и сильным, он был выше меня и от этого мог видеть куда дальше, чем я. Тем более у него было стопроцентное зрение, точно у ястреба. Он мог раздавить в руке сырое яйцо, не прилагая усилий. Я сам видел.

Когда мы устали перебивать друг друга, не получая ответов, мы расхохотались. Наш смех был таким громким и заразительным, что я уже смеялся над Иваном, а он – надо мной. А потом он кое-что крикнул:

– Семь лет, братан! Где тебя носило семь лет?! – Он схватил меня за плечи и тряс, смотря мне в лицо.

А я в буквальном смысле остолбенел.

Теперь Иван двигался очень медленно. Он открывал рот и что-то кричал, но я не понимал ни слова. Я будто был под водой, а он кричал мне с берега. За мое путешествие на Гиллиус я расплатился семью годами своей жизни. Возможно, лучшими годами, какие у меня могли быть. Только теперь я это понял. Я трепал друга за плечи и не узнавал собственных рук. Привычные мне, тонкие, как у девчонки, запястья теперь обрели форму других, каких-то чужих рук. Их покрывал ковер из волос.

Но я не мог себе позволить отчаиваться. Я должен был принять свое изменение сию секунду и двигаться дальше. Мои подаренные времени года не значили ровным счетом ничего по сравнению с настоящими проблемами, какие сейчас переживает Гиллиус.

В итоге мы утихомирились и уселись на скрипучий диван, который в былые времена, могу поспорить, был светлого цвета. Иван тут же предложил выпить. В любой другой день и при любых других обстоятельствах я бы ни за что в жизни ему не отказал, но мне пришлось стереть с лица довольную гримасу и заявить:

– Я пришел по другому поводу Иван. И мне не до пьянки. Нам нужно очень серьезно кое-что обсудить.

Моему другу сделалось страшно, его глаза расширились, когда он понял, что я не шучу.

– Ты просто все бросил и исчез, – сказал он. – Как ты мог?

– Ничего я не бросал. Так получилось. Я все это время был в доме.

Теперь его лицо скукожилось. Он пододвинулся ко мне ближе и прошептал:

– В каком смысле?

Он смотрел на меня как на безумца. Возможно, я им и являлся. Я собирался рассказать ему страшную тайну о существовании совершенно другого мира, полного чудес и настоящих монстров. Скажите, пожалуйста, кто бы в такое поверил? Я не осмеливался открыть рот, чтобы начать свой нелепый рассказ. Иван по-прежнему на меня таращился, ожидая, когда я что-то отвечу. Эта пауза становилась долгой. Такой неприлично долгой, что Ивану становилось еще более страшно.

– Тебя держали в заложниках? – в ужасе предположил он. А потом ахнул, прикрыв рукой рот: – Насиловали!

– Чур тебя! – ожил я. – Все было совсем не так. Все было обоюдно, то есть… – Я помолчал. – Я шагнул в картину и попал в другой.

Святые колоши, Бодя! Что ты несешь?!

Я смотрел на обалдевшие глаза своего друга.

– Во что другой? – Он потянулся ближе, ожидая ответа.

Я продолжил голосом зажеванной кассеты:

– М-и-р.

После этого Иван встал и скрылся в кухне. Когда вернулся, в его руке был длинный стакан с черничного цвета вином. Он уселся рядом и, не останавливаясь, опрокинул в себя всю посудину.

– Я был там все это время, Иван, – продолжал я доводить друга. – Я шагнул в эту картину и оказался в Дымке. Там меня встретил Лиллипутус, он дал мне языковой шарик и часы. После я попал в место под названием Лисник. Там была девчонка с длинными ушами и зелеными волосами. Она боялась, что я мог бы быть темным гиллом, но все обошлось. Оказывается. – Я прыжком преодолел расстояние до Ивана и теперь сидел к нему так близко, что наши ноги соприкасались. – Оказывается, что мой отец – хранитель той самой картины! Сначала он оставил мне свой дневник, где нарисовал существ обеих сторон Гиллиуса. А когда я попал туда лично, то меня там все знали, представляешь?

Тут Иван выставил руку ладонью вперед и сказал:

– Запомни мысль. Я сейчас. – И ушел в кухню.

Я глотал слюну от нервного возбуждения. Еще следовало рассказать о королеве Тоэллии и Зергусе, говорящей крысе, привидении Риса, двухголовой девчонке, о летающей лошади, квадратном цветке, о том, как я ел землю, как отделился от тела. Я загибал пальцы.

Вернулся Иван с полным стаканом. Его ожидала та же участь, мой друг залпом его опустошил. Сел рядом, но на этот раз он на меня не смотрел.

– И когда угольные псы разорвали глотку Ферлее, королева.

Иван поставил стакан на стол и повернулся ко мне.

– Ты закончил? – спросил он.

Я нерешительно пожал плечами, потому что так и не дошел до сути. Иван достал сигареты и закурил. Он долго молча втягивал в себя дым, а затем выпускал его на свободу. Кинул недокуренную сигарету в пепельницу на стол.

– Так, я, конечно, все понял, – сказал он. – Кроме одного.

– Спрашивай, я на все что угодно отвечу!

Я думал, Иван проникся рассказом, мои глаза выскакивали из орбит. Но тут он сказал:

– Что ж ты такое курил, братиш, что аж попал в сказку?

А после он прикрыл руками лицо и громко заржал. Его смех не прекращался и после того, как я подскочил на ноги и, стараясь его перекричать, стал тараторить:

– Ты можешь мне не верить! Можешь сколько хочешь называть идиотом и выдумщиком! Но я могу доказать! Я докажу тебе, что… – Я замолчал.

Мы оба замолчали, потому что изнутри дома, о дверь на террасу что-то стукнулось. Потом еще раз. Иван подскочил с дивана и ринулся открывать дверь. Показались черные колеса, а вскоре и Мила, сидящая в старом инвалидном кресле. Она с трудом крутила тугие колеса для того, чтобы заставить ненавистное кресло двигаться. Вид юной девочки-инвалида заставил меня обо всем забыть. Я медленно сполз на диван и в ужасе на нее смотрел. У ребенка не было ног.