Но я же всегда считался молодым! Сначала я был младшим братом Артура, потом стал самым юным королем христианского мира и супругом Екатерины.

«Артур умер, — говорило мне отражение, — ты старше Франциска и Карла. Екатерина тебе не жена, и ты хочешь стать мужем девушки, которая лет на двадцать моложе тебя».

Ты еще не стар… но…

Почему же? Ведь я основательно рассчитывал остаться молодым на всю жизнь!

Мой двойник сурово и безжалостно взирал на меня. «Только по глазам я могу точно определить возраст», — утверждал Уилл. Увы, из зеркала на меня глядели глаза далеко не молодого человека. Из моей груди вырвалось древнее как мир стенание.

«Когда же молодость покинула меня? — мысленно восклицал я. — Нет, я не готов… нет. Еще так много надо сделать… Мне нельзя стареть!»

Вероятно, во всем виновато обманчивое освещение! Я развернулся в другую сторону. Стало еще хуже. Я бросился закрывать ставни. Любой болван знает, что падающий сзади свет безжалостно правдив. (Почему же я не учел этого сразу?)

Все бесполезно. Правда, морщины стушевались. Но взгляд остался циничным, усталым. В двадцать лет на мир не смотрят такими глазами.

Вот какие переживания одолевали меня перед встречей с госпожой Анной.

* * *

И что я скажу даме моего сердца? Я теперь не мог предложить ей то, что хотел. Так зачем же я вызвал ее на аудиенцию?

Четверть часа я нервно ходил взад-вперед. От стены до стены. Мне становилось все жарче. Странно, ведь солнце уже клонилось к закату. В мыслях крутилась глупая поговорка: «Дни дольше, жары больше».

Я налил бокал разбавленного водой вина и залпом выпил его. Между этим присловьем и духотой в апартаментах не было никакой связи. Что творится в моей голове? Что за расстройство мыслей? Я потерял способность разумно рассуждать. Надо сосредоточиться на чем-то простом. Вот блестящий золотой ободок на цветочной вазе. В ней ветви рано зацветшей яблони, они к утру увянут…

— Ваше величество, к вам госпожа Болейн.

Яблоневый цвет тут же был забыт. Анна уже прибыла!

Ей понадобится несколько минут, чтобы пройти по разделявшим нас залам.

Она появилась в дверном проеме моего кабинета рядом с преградившим ей путь гвардейцем. Я сразу узнал ее стройную фигурку — она опять в желтом, выглядит как дитя. По моему знаку стражник пропустил ее.

Анна отчего-то запомнилась мне более рослой. Красота ее сразила меня. Когда я пошел ей навстречу, на ее лице появилась странная соблазнительная улыбка. Она стремительно приблизилась ко мне, присела в реверансе и выпрямилась.

— Вы посылали за мной?

В ее голосе прозвучало искреннее — или мастерски разыгранное — недоумение.

— Да.

Я жестом предложил ей следовать за мной, не желая, чтобы наш разговор достиг ушей охранника. Широко расставив ноги, он маячил в дверях и заинтересованно наблюдал за нами. Вот досада! Очевидно, он полагал, что воинский долг обязывает его хранить бдительность, потому и застыл там как истукан.

Сам не знаю, почему я тогда отвлекался на посторонние детали, анализируя и комментируя их про себя. Зачем я, мечтавший увидеть Анну столько месяцев, упорно думал о безымянном страже теперь, когда она стояла передо мной?

Я повернулся к ней. Она взглянула на меня.

«Совсем ребенок, — неожиданно подумал я, — гладкое лицо, глаза ясные и… пустые? И все же — богиня. Немыслимо красива. А во взгляде… нет, не пустота, а сокрытые глубины неведомых наслаждений».

— Сир?

Анна вновь склонила голову, увенчанную блестящими, как вороново крыло, волосами. И посмотрела на меня все с тем же непонимающим, озадаченным выражением.

«Сколько же можно терпеть! — мелькнула гневная мысль, но ее тут же решительно сменила другая: — Осторожность не помешает…» Все мои дальнейшие заявления представляли собой беспорядочную смесь противоречивых порывов.

— Мы пожелали, чтобы вы вновь вернулись ко двору. Нам необходимо ваше присутствие.

— Я нужна многим людям или только вашему королевскому величеству?

Она возмутительно дерзка! Я смерил ее взглядом. Потом решил ответить честно. Что я теряю?

— Нашему королевскому величеству. Да, ваше присутствие необходимо мне лично. Это вас больше устраивает?

Она предпочла уклониться от ответа на прямой вопрос, как обычно поступают те, чьи чувства не отличаются пылкостью.

— Что же вам, ваша милость, могло понадобиться от меня?

Целомудренное дитя… Нет, Анна Болейн далеко не дитя. Кто же она на самом деле?.. Ведь эта загадочная особа смотрит на меня не как на короля, а как на мужчину. И полагает, что позволительно дерзить мужчине, осуждать его поступки. Стародавние женские ухватки. Как все это знакомо… и пагубно.

— Я хочу, чтобы вы стали моей женой, — словно в тумане, услышал я свой голос.

Я сделал предложение.

Именно этого в глубине души я желал.

Потом в ушах у меня зазвенел переливчатый смех. Я с отвращением вздрогнул. А она повернулась ко мне спиной. Я увидел желтую бархатную накидку, скрывающую узкие плечи и талию.

Застывший охранник сверкнул суровым взглядом и мужественно грохнул копьем по полу, напоминая, что он здесь и готов защитить своего короля от любого оскорбления. Болван!

— Убирайся! — взревел я.

Он мгновенно исчез.

Анна вновь смотрела на меня со странной усмешкой.

— Вашей женой? — произнесла она. — Но у вас уже есть супруга. Королева Екатерина.

— Она не жена мне по закону! Мы жили в грехе…

И внезапно я начал изливать свои душевные переживания и рассказывать, как росло во мне чувство вины перед содеянным.

Эта девушка, столь же привлекательная, сколь и насмешливая, не хотела слушать меня. Ее удлиненное лицо выражало недоверие, когда я цитировал какой-то забытый закон времен Генриха I, не имевший для нее значения.

Наконец ее губы дрогнули.

— Когда? — произнесла она.

Одно-единственное потрясающее слово!

— Без промедления, — сказал я. — Самое большее через год. Это дело решенное. Я колебался лишь потому… потому, что не знал ваших желаний.

— Моих желаний?

— Да, госпожа! Ваших желаний! Одно у вас имелось, как мне известно! — Голос мой начал срываться, но я уже не мог остановиться. — И не стройте тут передо мной наивную скромницу!

Внезапно я задрожал от ярости, видя ее уклончивость, притворную наивность и расчетливость. Опомнись, Генрих, ведь ты король!

— Все эти месяцы, — меня словно прорвало, и я начал выкладывать то, о чем поклялся молчать, в чем едва мог признаться себе даже в мыслях, — я любил вас и хотел обладать вами. Но вы играли со мной, терзали меня, давали глупые ответы на мои просьбы и предложения!