Датаизм

Исследование, которое, вероятно, привлечет значительную аудиторию, представлено в провокационной книге «Homo Deus», которая, несмотря на объем, имеет подзаголовок «Краткая история будущего». В некотором смысле с описанными нами выше теориями Тайлора о смерти и происхождении религии пересекается то, как Харари риторически просит нас: «Только представьте себе христианство, ислам и индуизм в мире, где нет смерти, — ведь там нет и рая с адом, и реинкарнации»[731]. Его точка зрения состоит в том, чтобы доказать неуместность этих понятий, которые тысячелетиями стояли на вершине бессмертия. Теперь он указывает на «нашу новую повестку дня» и утверждает, что «смерть — проблема техническая, которая может и должна быть решена»[732]. Он приводит множество примеров людей и компаний, таких как Google Ventures, которые вкладывают огромные деньги в исследования и пытаются «выиграть игру» против старения и смертности[733]. Харари признает за религиями влияние во многих частях мира, но, в отличие от многих социологов, которые считают это гвоздем в гроб теории секуляризации, он решительно утверждает, что «Бог умер — просто нужно какое-то время, чтобы избавиться от тела»[734]. Он знает, что «Религия и техника без передышки танцуют искусное танго», но, кажется, уверен, что традиционные религии мало что могут предложить по сравнению с наукой и технологиями. Его сложное рассуждение включает «датаизм», или «религию данных», и охватывает дискуссии об интернете, киберпространстве, своего рода антропоморфизацию «информации», которая «хочет быть свободной», и идею о том, что «организмы — это алгоритмы», а жизнь — это обработка данных; все же его выводы сосредоточены на человеческом сознании и «я» как на «воображаемом», а не на «сверхумных алгоритмах»[735]. Другими словами, сохраняется человеческое стремление к созданию смысла, а вместе с ним и смерть как пограничный катализатор человеческой саморефлексии; то, как «датаизм» может взаимодействовать со «смертью», остается вопросом для обсуждения, не в последнюю очередь в отношении массы информации, которая живет и, можно сказать, умирает или просто погибает от невнимания. Если рассматривать каждого человека как сложную совокупность информации, и даже если эту информацию можно перенести на компьютеры, остается вопрос, как поступить с мертвым телом, которое когда-то обработало так много информации. Ритуал «передачи информации» может происходить до смерти с сохранением образов всей этой информации в «облаке», и это вполне может вызвать церемониальное удовлетворение.

Прежде чем перейти от таких предположений к нерелигиозным погребальным контекстам, стоит обратить внимание на один аспект «данных», связанный со смертью, который является чем-то вроде константы для средств массовой информации, освещающих смерть в результате бедствия или трагедии. Он отражен в вопросе «Сколько?». Будь то авиакатастрофа, оползень или террористический акт, вопрос о количестве жертв захватывает заголовки. В каком-то смысле этого можно было ожидать и просто воспринимать как должное, но я подозреваю, что здесь мы обнаруживаем не только общее стремление к цифрам, но и определенную символику, поскольку «числа» представляют свою собственную сферу значимости. Как будто «пересчет» мертвых переосмысляет их. Числа придают «значение» даже тогда, когда случившееся не может иметь никакого морального, экзистенциального или философско-теологического смысла. Сила «числа», которая жизненно важна во многих аспектах эмпирической жизни, переносится на ситуацию, которая в других отношениях бессмысленна или по меньшей мере глубоко не согласуется с человеческим пониманием.

Как бы то ни было, теперь мы можем обрисовать значение трех выбранных кейсов, в которых явно отрицается загробная жизнь. Они взяты у рационалистов XVIII и XIX веков, коммунистов XIX и XX веков и гуманистов XX века.

Секулярные обряды во Франции

Наглядный пример из Франции конца XVIII и начала XIX века — контекст Французской революции и сопровождавшей ее попытки реструктуризации общества. Антиклерикальные и антихристианские группы вольнодумцев намеревались заменить религиозные действия и объяснения жизни светскими альтернативами. Например, Жозеф Фуше, влиятельный революционер, требовал, чтобы на французских кладбищах размещались таблички с утверждением, что «смерть — это вечный сон». Робеспьер не думал, что такие действия приемлемы для населения в целом, как описано Ксельманом в превосходном труде «Смерть и загробная жизнь в современной Франции»[736]. Ксельман также показывает, как Анри Сен-Симон (1760–1825) серьезно критиковал христианство из‐за его озабоченности счастьем в будущей жизни, а не в этом мире.

Сподвижник Сен-Симона философ Огюст Конт, оказавший большое влияние на более поздних социологов, представил философскую схему стадиального развития человеческой мысли, которое начинается с теологического уровня, затем проходит через метафизическую стадию и заканчивается научным этапом. Конт обозначил эти стадии другими названиями, указывающими на ценность, которую он придавал каждой: теологическую он называл «фиктивной», метафизическую — «абстрактной», а заключительную научную стадию — «позитивной». Этот последний термин помогает объяснить, почему социологию Конта называют позитивизмом. Но позже под влиянием любовной интриги Конт принял своего рода духовный подход к жизни и сформулировал, так сказать, светскую религию с пирами, священниками и ритуалами инициации, которые даже включали обряды для включения умерших в расширенное сообщество, основанное на любви, спустя примерно семь лет после их смерти.

О загробной жизни он рассуждал в терминах «объективной» телесной жизни, заканчивающейся со смертью и сменяемой «субъективным» существованием в «сердцах и умах других»[737]. Здесь мы снова не обнаруживаем молчания о смерти. Позитивистские церкви, если это слово уместно, основывались, например, в Лондоне, Лестере и других местах, а гимны писались и исполнялись до конца Второй мировой войны, во всяком случае в ливерпульском Храме человечества. В одном гимне, посвященном Огюсту Конту, он упоминается как «Великий пророк и открыватель, первый из святых мертвецов»[738]. Хотя этот социальный эксперимент по созданию секулярной религии в конечном счете не породил мировую церковь, он все же показывает человеческую способность участвовать в ритуалах, направленных на смерть и основанных на коллективном оптимизме.