Гораздо более новая группа, назвавшаяся IAM, также предоставляет некоторые данные для нашей теории горя, на этот раз связанные с ее членством. Изучение последователей IAM (также известного как Институт прикладной метафизики, основанный британской эмигранткой в Канаде Виннифред Бартон в 1963 году) показало, что 35 % из них потеряли родителей, не дожив до двадцати лет. Были некоторые свидетельства того, что привлекательность группы заключалась в принадлежности к большому сообществу, оказывавшему поддержку, но не требовавшему близости между членами. Другими словами, поддержка без обязательств, видимо, отвечает потребностям людей, боящихся потери после близости в будущем[726].

Религия бахаи

Объем книги не позволяет подробно рассмотреть другие религии, но не будем забывать, что в исламе Мухаммад, согласно некоторым традициям, потерял отца вскоре после рождения, а мать — в возрасте шести лет. Точно так же основоположник веры бахаи Мирза Али Мухаммад (р. 1819) потерял отца вскоре после своего рождения и, в свою очередь, потерял единственного сына в младенчестве[727]. Его мученическая смерть наступила в 1850 году. Преемник, Мирза Хусейн Али, главная фигура в подъеме движения бахаи, родился в 1817 году и пережил потерю отца, когда ему было двадцать два года. Его описывают как человека, обладавшего необычайно притягательной силой, которую с социологической точки зрения легко интерпретировать как харизму[728].

Мормонизм

Последний пример, мормонизм, я подробно рассматривал в работе «Мормонская культура спасения»[729]. Здесь я обозначу самые базовые моменты, связанные с двойной смертью. Первый пример напрямую связан с гипотезой Абербаха о горе и харизме и касается смерти Элвина Смита, старшего брата Джозефа Смита — младшего (пророка-основателя мормонизма и человека, обладавшего высокой харизматической властью среди своих последователей). Элвин умер в ноябре 1823 года, когда Джозефу было восемнадцать лет. Примерно через два года после этого Джозеф сказал родителям, что он так одинок после смерти Элвина, что решил жениться. Он так и поступил. Но мертвый брат все еще был в памяти Джозефа. Пастор, хоронивший Элвина, сказал, что, вероятно, тот попал в ад, потому что его труп был выкопан кем-то и унесен. Отец, Джозеф Смит — старший, даже был вынужден вскрыть могилу сына, чтобы проверить, правда ли это. Именно смерть брата, которая была совершенно необычной, глубоко травмировала Джозефа. Травма — это правильное слово, потому что примерно через тринадцать лет после этих событий у Джозефа случилось очень важное видение брата. Это было в 1836 году, через шесть лет после основания мормонизма, в недавно построенном храме в Киртланде. В ситуации религиозного энтузиазма драматичного периода устройства храма и ритуальной деятельности в сознание Джозефа Смита вернулся мертвый брат. Религиозный энтузиазм и смерть стоят плечом к плечу. Это событие пробудило в Джозефе желание формально пережить смерть своего брата и других людей. Результатом была схема ритуала, выполняемого опосредованно для умерших, который дает им доступ к спасению в загробной жизни. Это и стало основанием последующей приверженности мормонизма к широко известной схеме генеалогических исследований с последующим заместительным крещением умерших.

Но это была только первая влиятельная смерть в мормонизме. Вторая — смерть самого Джозефа Смита в 1844 году, мученическая кончина, как ее воспринимают многие последователи. Я считаю, что смерть внесла значительный вклад в развитие движения мормонов, придав власть его второму пророку и лидеру Бригаму Янгу. Как я показал в книге «Мормонская культура спасения», эта смерть дала дополнительный импульс, что и символизировала популяризация мифа о том, что, когда Бригам Янг одолел соперника за лидерство, он, Бригам Янг, по преданию, говорил голосом Джозефа Смита и даже обрел его физические черты. Не может быть более великих слов против смерти, чем те, которые изрек мертвый харизматичный пророк устами потенциального преемника.

Новые религиозные движения и смерть

Собрав воедино горе, харизму и развитие религий, справедливо закончить эту главу указанием, что не все религиозные группы нуждаются в подобном стимулировании. Устоявшиеся религиозные традиции, отмеченные значительными смертями, окружающими их основателей, разительно отличаются от многих современных групп, появившихся в пространстве нью-эйджа примерно в последние сорок лет, во многих из которых смерть играла минимальную роль, если вообще существовала. Хотя эти сконцентрированные на индивидуальности движения и группы по развитию личности могут использовать понятия символической смерти, перекликающиеся с понятиями шаманской смерти, духовного возрождения или околосмертных переживаний, сомнительно, что они основаны на реальной смерти или на утрате их основателей. Это можно интерпретировать как появление либо другой формы религиозности, либо групп, которые окажутся недолговечными.

Чуть более века назад один христианский автор написал книгу «О месте смерти в эволюции»[730], в которой он пришел к выводу, что печаль здесь превратилась в радость. Многие религиозные толкования доказывали то же. Если мы предположим, что погребальные обряды представляют собой успешную адаптацию человека к смерти, что можно сказать об обрядах, проводимых в светском обществе? На протяжении всей этой книги я размышлял, что по мере того, как человеческое животное обретало самосознание, оно обнаружило, что смерть является серьезной проблемой: не только из‐за разрыва психологических привязанностей к близким или из‐за разрыва связей, имеющих социологическое значение для ориентированных на групповую деятельность людей, но и из‐за более высокого уровня парадокса самосознания, неспособного принять свое будущее небытие, — идея, которая не обязательно подразумевает страх смерти. Я предположил, что одна из основных причин успеха мировых религий заключается в их способности не только справляться с конкретными проблемами, но и обращать горе на пользу. В частности, я обратил внимание на то, что я назвал «словами против смерти», на форму позитивной риторики смерти, укорененную в теологии и литургии, посредством которых формулируются и выражаются верования в смерть, утрату и загробную жизнь. Насколько религия способна дать как отдельным людям, так и сообществам чувство преодоления смерти, настолько религия будет успешна. Я привлекал идею Мориса Блоха об отраженном завоевании, чтобы показать, как погребальные обряды могут придать чувство силы потерявшим близких, создав площадку ритуала, на которой обретают силу словесные обряды. Мы видели, как мировые религии формулируют некоторые проблемы и как национальные религии справляются со смертью на своем локальном уровне: как, например, индийские традиции были замечательно успешны в пределах своих культурных границ, а христианство разработало теорию и практику смерти, преодолевшие границы определенной культуры. Но времена меняются, и вопрос, как люди будут относиться к смерти в будущем, остается открытым.