Елизавета Петровна хоть и кроткого нрава считалась, но характер отцовский, вспыльчивый все ж унаследовала. Взъярилась. Ушакова генерала кликнула (Вот еще один персонаж. Всем правителям нужный. Куда ж без канцелярии Тайной. Хоть и уничтожили «слово и дело», но все при должностях остались.

— Андрей Иванович! Повелеваю: собрав подвод число нужное, отправляйся-ка ты к посланнику французскому, маркизу Шетарди. Покаж ему обоз приготовленный, два часа на сборы дай. И вон из столицы нашей. Унтер-офицера гвардейского полка отряди до границ сопроводить. Пусть убедиться, чтоб покинул сей посланник пределы наши.

— А то, что кавалерию нашу Андрея Первозванного оный маркиз носит, — напомнил Ушаков.

— А кавалерию — отобрать! И еще, — добавила Елизавета Петровна, сама припомнив, — портрет мой, что жалован был, отнять такоже.

Махом одним Шетарди вышибли из Петербурга. Двор французский обеспокоился сильно. Решено было отправить маркиза высланного в Стокгольм посланником. Что ни говори, но близко к России опять же корпус русский стоит в Швеции, да и война лишь закончилась поражением шведским. Наследники престолов обоих — голштинцы, одного Елизавета оженила на немке, Принцессе Ангальт-Цербтской, Екатерине II будущей, а второй в холостых прозябал. Сколь здесь каналов темных, комбинаций хитроумных придумать можно.

Шетарди в Стокгольме сразу с Гилленборгом и Нолькеном встретился. Партия знакомая нам. «Шляпная».

Шетарди тотчас предложил интригу задуманную, голос до шепота понизив:

— Генерал Кейт, шотландец происхождением, англичан любить не может, потому надо на нашу сторону оного перетащить.

Гилленборг сомнение выразил:

— Генерал этот правил странных. Ничью сторону принимать не хочет. Исполняет указ Императрицы своей и слушает лишь Короля нашего да Принца наследного. А Король старый не нарадуется на Кейта.

— А мы с другой стороны к нему подберемся, — Нолькен вмешался. — Генерал сей — масон высшего градуса в России. Недаром его провозгласили таковым. С умыслом тайным. Дабы через него политику братства нашего вести.

Ну вот, и до масонства дело дошло. Только с русскими масонами вечно проблемы возникали. Кейт, конечно, шотландец, нерусский, но в братство свободных каменщиков вступил лишь потому, что поборником справедливости был всегда. А не для политик тайных.

У нас, читатель, еще один масон известный, и тоже шотландец, адмирал Грейг, в ситуации схожей окажется. Только чуть попозже. Через сорок с лишком лет. И тож в войну очередную шведскую.

В 1788 году в баталии морской сойдутся их эскадра и русская. Близ острова Гогланд. Шведами командовать будет герцог Карл Зюдерманландский. Масон высо-о-о-кого градуса. А Грейг, флотилией русской начальствующий, градусом помене. Как уж герцог не старался знаки условные показать Грейгу — не помогло. Флот шведский отошел к Гельсингфорсу, а Грейг и там его догнал, урон немалый причинив. Ну, а про остальных, русаков природных, и говорить нечего. Из баловства записывались в каменщики вольные да из моды. Не боле!

А тут и Елизавета Петровна помогла. Полномочия Кейта подтвердила:

— За не выбором персоны для дел министерских генерал Кейт для всяких потребных предостережений и на происходящее примечаний своею персоною в Стокгольме пребывать может.

Кроме того, указано было:

— Следить за его Шетардиевыми передвижениями и вызнать, о чем переговоры вести будет в Стокгольме. За помощью обращаться к посланнику англицкому Гюи Дикненсу, понеже с доверием полным относиться к посланникам Королевы венгерской (Марии-Терезии — прим. автора) и Саксонии.

Отдельным рескриптом поручалось следующее: о разведывании в Стокгольме о намеряемом тамо восстановлении нового сейма и об учинении для отвращения и недопущении онаго пристойным образом внушений.

До масонов ли было Кейту?

А под Рождество самое и совсем порадовала Елизавета Петровна генерала верного. Денег выслала немало.

«Дабы обыватель шведский нужды от постоя войск российских не претерпевал».

Кроме денег, много подарков весьма дорогих всему дому Королевскому.

Фредерик старый расчувствовался:

— Мне трудно найти слова благодарственные, но я, с младенчества находясь в военной службе, и теперь, несмотря на старость, чувствую сил достаточно отслужить шпагой за милость Императрицы. Лишь бы только случай представился. Вся Швеция, генерал, вместе со своим Королем вечно будет обязана и не забудет милость, ей оказанную.

А наследник откровенничал:

— Считаю Императрицу русскую единственной виновницей своего нынешнего благополучия. А ее последняя щедрота утверждает меня на том месте, куда возведен Ея Величеством.

Арвид Горн добавил, отведя в сторонку Кейта:

— Теперь закроются рты зломыслящих о присылке корпуса русского.

Кейт отписывал в Петербург: «У недовольных отняты причины жаловаться на тягости. Присылка денег также важна, как и присылка войска, ибо чрез присылку денег от Дании отпадает большая часть ее приверженцев, а только на них-то она и могла надеется, если вздумали напасть на Швецию».

Служба Веселовского вся в разъездах вечных проходила. Кейт отлучаться из Стокгольма не мог, обремененный при дворе Королевском состоять. Посему везде адъютанта посылал, где полки русские стояли. Вот и не слезал с коня майор. То в Норкспинг скакал, то в Пюкспинг, то в Седернспинг торопился, то из Вестервика возвращался — квартиры зимние объезжал. Всю Седерманландию да Остерготию как свои пять пальцев изучил.

Когда успел старый Мельстрем напиться, Эва и не заметила. Ехала из Стокгольма в мысли свои погруженная. Опять лекарства брала в аптеке. Для батюшки больного. Только вдруг занесло карету, Эва и опомниться не успела, как все вдруг перевернулось с треском ужасным. Чрез стекло разбитое вода грязная подниматься стала. Эва дверцу другую открыть попыталась. Не вышло. Перекосило, наверно. Испугалась. Закричала:

— Мельстрем! — ни звука в ответ. Тогда снова:

— Эй, кто-нибудь, помогите!

Снаружи голоса громкие вдруг послышались. Мужские. Только говорили как-то странно. Не по-шведски.

Веселовский аллюром широким ехал назад в Стокгольм с тремя драгунами. Вечерело. В сумерках, на изгибе дороги, на карету опрокинутую наткнулись. Лошади, спутанные ремнями упряжными, стояли в канаве, головы понурив. Кучер, грязью измазанный, сопя вылезти на дорогу пытался. Тщетно. Обратно соскальзывал. Из кареты голос женский доносился. К помощи взывал.

— А ну-ка стой, братцы! — осадил коня. Сам спрыгнул наземь. Драгуны за ним последовали.

— Выручать надобно. Вишь, оказия приключилась.

— Да кучер пьян, скотина, — со смехом драгуны уже вытаскивали из канавы старого Мельстрема, что-то бормотавшего себе под нос.

Веселовский перепрыгнул с дороги прямо на карету. Дверцу распахнул. Заглянул. Эву испуганную увидел.