Пребывая в розовых мечтах, он совсем забыл об осторожности. Не оглядывался, не прислушивался, не переждал ни у одного дерева ни минуты. Даже дух не перевел ни разу. Уж очень торопился домой. И потому не сразу понял, что за рука мелькнула перед глазами, ухватила за глотку жесткой браслеткой. Тряхнула так, что в голове помутилось. Потом кто-то сверкнул лезвием перед глазами.

Не верилось. Не может быть! Ведь все так удачно клеилось…

Дрозд хотел вскрикнуть, когда нетерпеливые руки вспороли тощий пиджачишко, рубаху. Стали вытаскивать деньги.

Шнырь укусил руку. Кто-то скрипнул зубами и сказал злобно:

— Захлебнись и захлопнись на век, — шнырь почувствовал, как острый, холодный нож тонет в его горле.

Не стало воздуха. Только неожиданная боль отняла последнюю мечту и надежду. Перед глазами крутанулось лицо бабы, так и не ставшей женой. Ей он не успел сказать ни прости, ни прощай.

Когда-то, недавно, они оба жалели, что не встретились раньше, потеряли впустую молодость. Ох и горько было эго осознавать!

А потерявший жизнь уже ни о чем не сможет пожалеть. Пожалеют его самого, если будет кому…

Дрозда нашли далеко не сразу. Да и кто хватился бы его, кроме бабы, забывшей страх и обратившейся в милицию.

Яровой, приехавший в морг, тут же узнал Дрозда. Шнырь, осмелев, несколько дней нахально пялился в окно следователя. Опознали Дрозда и инспекторы уголовного розыска. В картотеке о нем были данные: от отпечатков пальцев до перечня судимостей.

Привезенная в морг Тоська вмиг опознала Дрозда.

Едва приоткрыли простынь, Оглобля ойкнула. Побледнела. Зажмурилась:

— Дрозд это! Кент пахана. Бывший. Он за мной следил. Видно, чем-то не потрафил Дяде.

— Как думаете, пахан сам его убил? — спросил Яровой.

— Нет, конечно. Он на кулак иль на «маслину» мог взять. Но пером не работал никогда. Не слышала о таком.

— Могли ему поручить убрать вас, а он отказался. Его за это и убили? — спросил Яровой.

— Погасить меня пахан мог приказать любому, но не Дрозду. Тот — стремач. Мокрить не умел. Базлали — руки у него на это слабые. Тут не за это прикончили. Не за меня, — успокоившись, говорила Тоська.

— Вы уверены?

— Меня пришить они всегда сумеют. Но попробуют это провернуть не без понту для себя, — дрогнула плечами Оглобля и продолжила — Шнырь, видать, перегнул. Загоношился иль «на понт» взял. Либо пронюхал такое, что его тыкве знать не полагалось. Со страху, чтоб не трехал, пришили.

— Рука убийцы не знакома? — спросил Яровой.

— Да мокрушников у фартовых — хоть жопой ешь. Но вот Кабан, тот сзади жмурит. Цапля — душит. Рябой глотку не

режет. Потрошит спереди. Но не так, — припоминала Оглобля пьяные признания кентов. — Вот Крыса мог так погасить. Но не только он. Средь новых тоже всяких набралось.

— Вы их всех знаете?

— Кто же их всех знать может, кроме пахана? Я тех, кто ко мне рисовался. Вон и Фикса, тоже мог вот так отделать, прикажи ему пахан.

— Нет Фиксы. Умер. Вчера ночью. Кризис наступил. Не выдержал. А тех, кто нанес ему тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть, судить будем. За превышение пределов необходимой обороны.

— Да без вашего суда пришьют фартовые тех фрайеров, что Фиксу погасили. Дядя с них с живых шкуры снимет, — выдохнула Оглобля.

Яровой понимал, что Тоська теперь станет еще больше опасаться фартовых и бояться за свою жизнь. А значит, должна в большей мере доверять следователю.

А Тоське уже нечего стало терять. Она хорошо понимала, что Дядя убьет ее, как только получит подтверждение, что Оглобля проговорилась. Ведь вот смог же он поднять на нее руку в парке. А уж как грозил, того не забыть. Не случись всего, может и придержала б язык за зубами, теперь же страх заставлял говорить.

От Дяди ей уже добра не ждать. А следователь…

Ведь вот и в больницу поместили, в отдельную палату. Да так, что в нее незаметно никто не попадет.

А все — та ночь…

Вернулась Оглобля из парка еле живая. И если б не Ольга, не дотянула бы и до утра.

Девчонка вызвала неотложку.

И снова врачи возвращали Тоську к жизни.

Первым навестил ее в больнице Яровой. Зашел ненадолго. Сказал, чтоб не выходила на прогулку в больничный двор, даже когда поправится.

Ольга почти всегда была рядом. Она ни о чем не спрашивала. Ухаживала за Тоськой. А чтобы той не ночевать одной, спала с бабой в одной палате, допоздна сидела над учебниками.

После посещения морга Тоська стала неразговорчивой. На улицу не смотрела даже из окна. Поняла без слов: чтоб выжить, надо выждать.

А Яровой тем временем был занят работой так, что уходил из прокуратуры уже за полночь.

Он понимал, что неспроста фартовые даже не спрятали труп шныря. Не закопали, не засунули под корягу, не завалили булыжником в распадке. Этой смертью они хотели запугать кого-то. Но кого? Его — Ярового? Не исключено. Ведь любое убийство расследует прокуратура. И без внимания Ярового этот покойник не останется.

Решили пригрозить таким образом? «Но ведь примитивно», — подумал следователь и вспомнил предостережение Оглобли в отношении тех, кто избил до смерти Фиксу. Мол, с живых Дядя шкуру снимет.

«Надо предупредить ребят из милиции, чтоб глаз не спускали с этого дома», — решил Аркадий Федорович, собирая бумаги со стола.

Пора домой. Но в это время закричал телефон:

— Следователь по особо важным делам Яровой? Докладывает подполковник Галантюк: совершено убийство. В той квартире, где вора по кличке Фикса взяли. Я знаю, что он умер.

— Задержать кого-нибудь удалось? — спросил следователь.

— Да, обоих налетчиков.

— Кого убили?

— Того геолога, Петренко, из мести за самосуд над Фиксой, наверное. Его сын жив, с сотрясением мозга доставлен в больницу, — кричал дежурный городской милиции в трубку.

— Сейчас буду! — хотел положить трубку Яровой, но услышал в ответ — Я посылаю к вам оперативную машину. Хоть тут в десяти минутах ходьбы, но не вздумайте пешком. Опасно… Подождите машину!

Тем временем Цапля пришел на разборку к Дяде. На хазе пахана собрались все фартовые. Не было только Крысы.

Законники ждали. Но тот не пришел ни через час, ни через два.

— Передал ему про сход? — спросил пахан сявку. Тот кивнул головой.

— Вчера утром, — ответил уверенно.

— Вольничает кент! Иль прихилять на разборку западло стало? — испортилось настроение у пахана. И он решил начать ее без Крысы.

Дядя сел, все законники встали у стен тихими столбами: