Подробности светской жизни потеряли для Катерины всякий интерес; она пропускала слова Томаса мимо ушей или слушала его невнимательно. После того случая в Челси она совершенно переменилась к Томасу. Любовь прошла, утекла, словно вода между пальцев. В глубине души она понимала, что простила Елизавету. Та слала королеве робкие, извиняющиеся и очень трогательные письма. Катерина уверена: девушка извлекла горький урок из своей ошибки. Она невольно думала о несчастном, заброшенном ребенке с нежностью. К своему браку она теперь тоже относится по-другому. Они с Томасом ничем не отличаются от других семейных пар. Она старается не думать о том, что совершила ошибку. В конце концов, Томас подарил ей ребенка. Может быть, больше она ничего и не желала? Ею двигала не любовь, а желание принести в этот мир новую жизнь…

Она непрестанно думала о ребенке. Ей казалось, что Бог простил ее, ибо это дитя, после долгих лет бесплодия, – несомненно, дар свыше. Катерина перечитывала свои «Стенания», удивляясь страсти и пылу, какие владели ею не так давно, когда все было по-другому. Она написала книгу в прошлой жизни, когда была как Ева до грехопадения. Она изменилась безвозвратно, утратила уверенность во всем, даже в вере. Но ребенок, что растет внутри ее, – чудесный дар. С ним ее подхватывает течение и уносит куда-то в лучший мир. Она пишет Елизавете, своей милой заблудшей овечке, поощряет ее тоже прочесть книгу, узнать из нее, как преодолеть слабость и тщеславие. Теперь она знает, что вышла замуж за Сеймура тоже из тщеславия. Зато теперь у нее будет ребенок! Ожидание – горькая сладость, и все же она рада. Хотя и немного боится предстоящих родов, как и всякая женщина.

– Катерина, – позвал ее Томас. – Ты слушаешь меня?

– Я отвлеклась, – ответила она. – Задумалась.

Она лежала в свободной рубахе, мучаясь от жары, страдая одышкой. Она стала такой огромной, что в легких почти не осталось воздуха. Что-то – возможно, крошечная ручка или ножка – давит ей на ребра. У нее постоянно что-то болит, ноги отекают, тянет поясницу. Она почти все время проводит на боку, обложенная подушками, потому что стоит ей перевернуться на спину, как она теряет сознание.

– О чем ты задумалась?

Его ярко-синие глаза сверкают; раньше она находила их взгляд неотразимым, но все прошло. Теперь его глаза кажутся ей фальшивыми драгоценностями. Она хочет признаться, что разочаровалась в нем, но благоразумно решает промолчать.

– О нашем ребенке.

– О нашем сыне. Мы назовем его Эдуардом в честь короля. Он совершит великие дела, наш мальчик! Сын королевы, кузен короля, он будет занимать самое высокое положение!

– Да, – шепчет Катерина, – самое высокое.

Втайне она мечтает о дочери, но не может признаться в этом даже себе самой, потому что все вокруг нее не допускают и мысли о том, что у нее будет не сын.

Вошел Хьюик; он проник в комнату неслышно и ожидал кивка Сеймура, который разрешает ему подойти.

– Я принес укрепляющее средство для королевы, – сказал он.

– Что в нем? – осведомился ее муж.

– Всего лишь настой лекарственных трав. – Хьюик налил немного из кувшина и протянул ей кубок.

Но Томас остановил его, взял за руку, отрывисто спросил:

– Какие именно травы туда входят? – Он поднес кубок к носу и понюхал содержимое. – Я хочу знать, что вы даете моей жене!

Сеймур, как всегда, невыносим; зачем ему знать, какие именно травы входят в состав укрепляющего напитка для королевы? Хьюик улыбнулся. Наверное, ему хочется показать, что он по-прежнему главный.

– Я заварил листья земляники, таволги и крапивы, – ответил он.

– Какое действие они оказывают? – не унимался Сеймур, крепче сдавливая руку Хьюика.

– Лист земляники помогает легко разродиться, а таволга облегчает изжогу.

– А еще одно, как бишь его… – резко спросил Сеймур.

– Крапива, милорд? Она придает сил.

Сеймур поцокал языком, выпустил Хьюика и передал кубок Катерине. Она выпила настойку.

– Хьюик, отныне укрепляющий настой я буду давать королеве сам. Понятно?

Хьюику хотелось влепить ему пощечину, даже ударить кулаком или проткнуть шпагой и смотреть, как из него медленно вытекает кровь.

– Хьюик, – говорит Катерина, возвращая ему пустой кубок, – у меня как будто отнимаются ноги.

– Я помассирую их. – Он сел в изножье кровати, положил ее маленькие ступни себе на колени и стал растирать их руками, по-прежнему затянутыми в перчатки.

– Я сам, Хьюик! – рявкнул Сеймур, вставая. – Подвиньтесь!

– Как хотите, лорд-адмирал.

Хьюик отошел и смотрел, как Сеймур осторожно массирует ноги жены – как будто у него в руках две дохлые рыбины, которые ему предстоит выпотрошить.

– Посильнее, дорогой, – сказала Катерина, переглянувшись с Хьюиком и незаметно закатив глаза. Она криво улыбнулась.

«Узнаю мою Катерину», – подумал он. Чувства юмора она не утратила.

– Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. – Сеймур презрительно помахал рукой.

Но Катерина вдруг вскрикнула, и у нее отошли воды.

Сеймур вскочил, размахивая руками; лицо у него перекосилось от страха и отвращения.

– Я схожу за повивальной бабкой, – сказал Хьюик, внутренне потешаясь над Сеймуром, который славился своей храбростью. С чего так пугаться? Всего лишь вода стекает на пол.

– Нет, нет! – почти закричит Сеймур. – Я сам схожу за ней, а вы, Хьюик, побудьте с моей женой. – И он выбежал из комнаты.

Когда за ним захлопнулась дверь, оба разразились смехом.

– Эти мужчины! – воскликнул Хьюик. Он поправил подушки и устроил роженицу поудобнее.

– Хьюик, – тихо и жалобно проговорила Катерина, – мне страшно. Я уже немолода…

Он приложил палец к ее губам.

– Ш-ш-ш, Кит! Многие ваши ровесницы благополучно разрешаются от бремени. Тридцать шесть лет – совсем не так много, а вы женщина крепкая и сильная. Положитесь на естественный ход событий; ребенок родится сам.

Ворвалась Лиззи Тируит, а с ней – небольшая армия женщин, в их числе повивальная бабка в переднике. Все несли полотенца, простыни и тазы с водой.

– Если позволите, доктор, пока мужчинам сюда нельзя.

Перед уходом Хьюик поцеловал Катерину в макушку, вдохнул ее фиалковый аромат.

* * *

Юная Джейн Грей стояла за дверью; ее лицо – воплощение тревоги. Она слишком молода, чтобы присутствовать при родах. Хьюик отвел ее на скамью под окном, отвлекая разговорами. Оба слышали, как в нижнем этаже туда-сюда расхаживает Сеймур; его каблуки стучали по каменным плитам. Стоны из комнаты наверху делались чаще и громче; всякий раз Джейн заметно вздрагивала.

– Вы любите королеву? – спросил Хьюик.