– Огромное тебе спасибо за все! – сказала она и, привстав на цыпочки, обняла его доверчиво, словно ребенок. Он действительно сделал для нее очень много – Лили просто не представляла, что случилось бы с ней и с ее книгой, обратись она к другому издателю. Стал бы он так с ней возиться?

– Не за что, – ответил Роберт внезапно севшим голосом. О, если бы эти объятия длились вечно! Но он понимал – это невозможно. – Береги себя. Все телефоны у тебя есть – звони, и я сразу примчусь. Договорились?

Лили кивнула, и в ее глазах заблестели слезы. «Зачем, зачем я уезжаю от него?» – подумала она, но все-таки нашла в себе силы разжать объятия и сесть в машину.

– Ты тоже береги себя, ладно? И… приезжай, когда соскучишься.

Роберт кивнул в ответ. Лили застегнула ремень безопасности и даже закрыла на кнопку дверцу, но сразу же опустила стекло, чтобы помахать ему рукой на прощание. Через минуту лимузин тронулся, и Роберт провожал его взглядом, пока машина не скрылась за поворотом. Только потом он повернулся и медленно пошел по улице прочь от отеля.

Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким.

Дорога до округа Ланкастер заняла больше времени, чем думала Лили, – главным образом потому, что из Нью-Йорка они выехали поздно и на дорогах уже начались традиционные пятничные заторы. Пока она ехала, Роберт дважды звонил ей в машину. Они пытались говорить о пустяках, и все равно обоих не покидало ощущение, что Лили в космическом корабле летит на далекую планету, откуда вряд ли вернется. И в каком-то смысле так оно и было. Лили возвращалась не просто домой в Пенсильванию – она возвращалась в прошлое, отстоявшее на триста лет от того времени, в котором жил Боб.

Примерно на половине пути лимузин остановился, чтобы заправиться, и водитель дал Лиллибет свою визитку с телефоном, как велел ему Роберт, чтобы у нее было куда обратиться в случае неприятностей дома.

До района Никель-Майнз в округе Ланкастер они добрались только в начале восьмого вечера. Сыроварня к этому времени уже закрылась, да и в любом случае Лили не могла никому позвонить, чтобы за ней заехали, поэтому она велела шоферу везти ее прямо домой. Ей пришлось самой показывать ему дорогу через лес – другой она просто не знала, – и пока лимузин, подпрыгивая на ухабах и корнях деревьев, медленно полз к поселку аманитов, Лили вдруг захотелось позвонить Роберту, чтобы еще раз с ним попрощаться, но она не стала этого делать. В конце концов, она возвращалась не куда-нибудь, а в родные места, и что бы ни ждало ее там, другого дома у нее все равно не было и не будет.

И вот странно: чем ближе она подъезжала к старой ферме Петерсенов, тем спокойнее становилось у нее на душе. Лили знала, что отец, наверное, очень на нее сердится, но она его нисколько не боялась. Напротив, она была несказанно рада снова увидеть его и братьев. За неделю в Нью-Йорке Лили очень соскучилась и по ним, и по Маргарет, и по всем остальным. Да, в городе ей понравилось, но именно этот небольшой поселок стал ей самым дорогим, и Лиллибет не покинула бы его за все сокровища большого мира. Поездка в Нью-Йорк ничего в ней не изменила: ее родина по-прежнему была здесь. Вот только папа… Она, однако, очень надеялась, что пройдет еще несколько недель – и Генрик успокоится. А может, за прошедшие дни он настолько соскучился по дочери, что… Нет, папа, конечно, немного поворчит для приличия, но на самом деле будет очень рад ее видеть. Что касается самой Лиллибет, то она готова была без возражений вернуться к своим домашним обязанностям. Правда, она собиралась работать над новой книгой, но ведь никто не помешает ей писать по ночам, при мерцании свечи, как раньше.

Водитель высадил ее прямо перед крыльцом и помог выгрузить чемодан. Лиллибет поблагодарила его, и машина отъехала, а она еще несколько минут стояла на дорожке, глядя на старый дом, который почему-то казался ей очень маленьким. Наконец она вздохнула и, подхватив чемодан, стала медленно подниматься на крыльцо, ощупывая свободной рукой некрашеные, чуть шершавые перила. Лили было очень приятно вернуться, и это прикосновение окончательно убедило ее – она дома.

Потом она толкнула дверь и, войдя в сени, снова остановилась. Здесь ничего не изменилось, и Лили почти сразу стало казаться, будто она никуда не уезжала. Нью-Йорк, «английская» одежда, новые впечатления – для разнообразия это было даже неплохо, но ее место здесь. Так она думала сейчас, и даже Роберт, с которым у нее установились тесные дружеские отношения, казался ей в эти минуты очень далеким, словно привидевшимся во сне.

Лили поправила капор и фартук (в дорогу она оделась по-аманитски, да и в Нью-Йорке часто носила привычное платье) и прислушалась. В доме стояла тишина, и это удивило ее. Насколько она могла судить, шел девятый час, а значит, отец и мальчики как раз должны были заканчивать ужин… если, конечно, они не пошли в гости к одному из ее старших братьев. Да, подумала она, наверное, так и есть. Ведь она не предупредила родных о своем приезде, да и не могла предупредить. Лили уже решила, что в доме никого нет, поэтому, когда одна из дверей отворилась и в прихожую вышел отец, она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Братьев по-прежнему было не видно и не слышно – наверное, они действительно отправились куда-то в гости, но Генрик оказался дома. Он стоял молча и только пристально смотрел на нее, но в полутьме Лили не могла разобрать выражения его лица.

– Здравствуй, папа. Я вернулась, – сказала Лиллибет с улыбкой. – Я ужасно по тебе скучала. А где мальчики?..

Генрик не ответил. Он только шагнул вперед, и Лили сумела наконец рассмотреть его лицо. Оно казалось высеченным из гранита, возле губ залегла суровая складка. Мгновение спустя Генрик заговорил с ней по-немецки, и в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость.

– Вон из моего дома, Лиллибет. Ты мне больше не дочь, и здесь тебе не место. Я… мы тебя не знаем. Уходи и больше не возвращайся.

Лили была потрясена. Машинально она шагнула к отцу и попыталась обнять, но Генрик оттолкнул ее от себя.

– Вон!!

Лили попятилась. Она не верила своим ушам. Как может отец так с ней поступить?! Ведь он любит ее. Любит!!! Неужели законы «Орднунга» оказались для него дороже дочери? Лили этого не понимала, не могла понять. Это было неправильно и… несправедливо, и она попыталась что-то сказать, но Генрик не дал ей вымолвить ни слова.

– Убирайся к своим «англичанам»! – выкрикнул он злобно. – Живи в своем Нью-Йорке, если тебе так хочется! Или ты думаешь, что можешь уезжать и приезжать когда вздумается? Нет, Лиллибет Петерсен, ты обязана слушаться отца, а если не хочешь, тогда… тогда живи как знаешь. Убирайся! – Генрик шагнул к входной двери и широко ее распахнул. – Убирайся сейчас же! – повторил он.

Но Лиллибет по-прежнему не верила, что отец хочет ее прогнать. Это ей послышалось! Показалось!! В отчаянии она попыталась проскользнуть к лестнице и взбежать наверх, в свою комнату, но Генрик схватил ее за руку и силком оттащил к порогу. В другой руке он держал ее чемодан.

– ВОН!!! – проревел он и вышвырнул чемодан за дверь. Потом настал черед Лиллибет. Отец с такой силой толкнул ее в спину, что она не удержалась на ногах и полетела с крыльца на землю. Стоя на четвереньках на засыпанной мелким речным песком дорожке, Лиллибет подняла голову, чтобы взглянуть на него.