Машины все прибывали. Вот примчался Расков, который ходил с бледным лицом по пыльной дорожке и отдавал команды своим оперативникам. До ушей Бегина доносились его рубленые фразы:

— Все посты! Камеры наблюдения на въезде-выезде из города! Все проверить! Они ехали брать Исмагилова! Поднять все его адреса! Родня, друзья, бабы, кореша — прошерстить все!

Вот прибыла дорогая полицейская машина с тревожно моргающим проблесковым маячком — машина Лопатина. Растерянный полковник в парадной форме, которую он не сменил с прошедших лишь несколько часов назад похорон, с ужасом взирал на происходящее. На смену одной смерти его подчиненного пришли еще две. Еще более циничные.

— Мне конец, — Лопатин провел ладонью по мокрому вытянувшемуся от шока лицу. — Выпрут нахер из ментуры. С позором. Что ж это, б… дь, делается.

Бегин смотрел на Раскова и Лопатина и теперь понимал, что он ошибался с самого начала. Посыл был верный, но он неправильно проставил неизвестные. Руководство было ни при чем. Ни Лопатин, ни Расков, ни Мальцев не вели двойную игру, не имели контактов с бандой ради собственных далеко идущих интересов — все они просто работали и делали свое дело. Бегин вычислил крота, но он, следователь, все равно остался в дураках.

Рябцев курил с несколькими операми из управления. В шоке были все и каждый. Три убитых оперативника за три дня. В день похорон первого погибли еще двое. Это было больше похоже на войну, чем на полицейскую работу в сердце России начала XXI века. Для всех, находившихся здесь, это был какой-то лютый кошмар, от которого хотелось проснуться. Но все знали — проснуться не получится.

Все они имели повод для шокового состояния. Ни оперативники из пусть и подмосковного, но все же провинциального УВД, ни даже Расков и Бегин — с подобным никогда за всю карьеру не сталкивался никто из них. А ведь Бегин последние десять лет лез в пекло, работая по самым жестоким бандам, орудующим на дорогах России. Но банда ДТА, которая и так была знаменита своей бессмысленной жестокостью, теперь проявляла жестокость запредельную. Это была война, объявленная бандитами всем и каждому, кто хотя бы попытается к ним приблизиться. И последствия они наблюдали прямо сейчас.

Сейчас Бегин испытывал жутковатое чувство, похожее на то, о чем он рассказывал Иванюку-Иванчуку-Иванченко зимой.

— И мне вот не дает покоя одна вещь. Одна мысль. А что будет, если во время кошмара, прямо во время снящегося тебе кошмара понять, что это сон? Что весь ужас, который перекручивает тебя наизнанку — все это ненастоящее, больной рисунок твоего воспаленного сознания? Мне кажется, именно тут и начнется самое жуткое. Потому что однажды, в своей реальной жизни, ты рискуешь вдруг посмотреть по сторонам и понять то же самое. Это — сон. От которого ты просыпаешься, когда ночью ложишься в постель и закрываешь глаза. И тогда можно растеряться. Можно полностью запутаться. Запутаться так, что ты не будешь знать — где настоящий кошмар? Там, куда ты уходишь, когда закрываешь глаза — или там, где ты оказываешься, когда их открываешь?

Именно фантом этого ощущения витал над головой Бегина, когда он смотрел на адскую картину перед собой. Состоявшую из крови, мертвых тел, смерти, страха… И пожирающего все на своем пути огня.

* * *

А потом все закрутилось еще быстрее.

Группа из центра спецназначения ФСБ подорвала тяжелую металлическую дверь в квартиру Латыпова. Сам взрыв был направленным, и звуковая волна вместе с взрывной ушла внутрь, сметая на своем пути все. Дверь с грохотом распахнулась, а вырванный взрывом замок улетел, стуча и кувыркаясь, по полу, пока его не остановила стена. Под защитой бронещита группа из пяти человек — оптимальная для зачистки малых помещений типа двухкомнатной квартиры, где жил Латыпов — проникла внутрь и обследовала все.

— Никого нет, чисто, — бросил один из бойцов в микрофон рации.

Расков влетел внутрь. Взгляд заметался по гостиной. Распахнутые шкафы, раскиданные по полу вещи. Удирая, Латыпов собрал все самое ценное. Он уходил налегке — более половины одежды так и висела на своих местах. За картиной, которую Латыпов второпях сорвал и отбросил в сторону, был вмонтированный в стену сейф. Металлический ящик был также распахнут и совершенно пуст.

— Твою же мать. Шустрый сукин сын.

Расков шагнул к сейфу. Половица под его ногой скрипнула. Расков остановился, посмотрел вниз. Сделал шаг назад, затем вперед. Потоптался справа. Пол был устлан паркетом и не скрипел нигде, кроме одного места.

— Нож.

Один из бойцов вручил ему здоровенный тесак из своего комплекта. Подцепив лезвием кусок паркета, Расков выдрал его. Соседние кусочки снялись легко.

Это был импровизированный тайник. Расков достал сотовый телефон, включил его в режиме фонарика и посветил вниз. Пыльные дорожки по краям демонстрировали, какую площадь занимало содержимое тайника. Что-то квадратное, какой-то ящик.

— Так, а это что?

В уголке тайника виднелся крохотный предмет. Расков поднял его, повертел в руках. Черная коробочка из металла и пластика размером с половину спичечного коробка. Магнитная поверхность для закрепления на металле с одной стороны, крохотная лампочка на другой. Ползунок-выключатель сбоку.

— Кто-нибудь знает, что это за херня?

— Разрешите.

Один из бойцов взял предмет, покрутил в руках.

— Так это же жучок. Тут вот магнит, тут индикатор, вот включение. Специально для автомобилей. Прицепляешь где-нибудь под крылом или под днищем — и готово.

Расков нахмурился, соображая.

— Жучок, говоришь? Мда… Эта падла как-то доставала для банды такие вот жучки-пеленгаторы. Бегин говорил, что третья жертва не была случайной. Теперь ясно, как они вычисляли, в каком месте трассы ударить по такой неслучайной жертве. Им не нужно было даже ехать на хвосте — сиди в засаде на трассе, смотри в монитор, а в нужный момент бросай шипы на асфальт.

Рябцев после всего, что увидел сегодня, отрезвел полностью. И он набрался какой-то тупой и упрямой решимости, что, приедь он к Вике на работу и заставь ее поговорить — все может получиться. Все можно будет вернуть. Он очень этого хотел. Предупредив Бегина, что уезжает на часок, Рябцев прыгнул за руль и погнал к высотке на Каширском шоссе в центре Домодедово, где располагался офис фирмы Вики.

Рябцев поднялся на лифте на нужный этаж. На нем была парадная полицейская форма, сейчас мятая и перекошенная. Он завертел головой, вспомнив, что не был здесь никогда за все время их с Викой совместной жизни. Бубня себе под нос проклятья, Рябцев пошел по коридору, задавая каждому встречному один и тот же вопрос:

— Здрасте, Вика Рябцева в каком кабинете?.. Добрый день, Вику Рябцеву как можно найти?.. Извините, Вика Рябцева не подскажете, где?..

А потом он встретил мужичка и сразу узнал его. Это был тот самый мужичок, с которым они на банкете чокнулись на расстоянии, а потом, напившись, Рябцев что-то рассказывал ему про судьбу-злодейку. В другой раз Рябцев смутился бы, хоть на миг, но смутился бы, но сейчас оперу было плевать на все, что не имело значения.