— Брат сейчас во Франции, — сообщает Поппет, подняв сумку и проходя вслед за Чандрешем в дом.

Позолоченная слоноголовая статуя в прихожей явно нуждается в полировке. Повсюду царит беспорядок, но даже он не лишает этот дом, от пола до потолка заставленный антикварными безделушками, книгами и предметами искусства, присущего ему уюта. Дом почти не освещен по сравнению с тем вечером, когда они с Виджетом носились по коридорам, гоняясь за рыжими котятами в пестрой толпе гостей. Ей не верится, что с тех пор прошло всего несколько лет.

— Где ваша прислуга? — спрашивает она, поднимаясь вместе с ним по лестнице.

— Я почти всех распустил, — говорит Чандреш. — От них не было никакого толку, ничего не могли сделать как надо. Остались только повара. Ужинов я давно уже не устраиваю, но эти ребята хотя бы знают что делают.

Пройдя вслед за Чандрешем по украшенному колоннами коридору, Поппет оказывается в кабинете. Она здесь впервые, но ей почему-то кажется, что кабинет не всегда был погребен под чертежами, схемами и бутылками из-под бренди.

Чандреш подходит к окну и, бросив скомканный лист на стопку каких-то документов на стуле, начинает разглядывать развешенные на окне чертежи, напряженно о чем-то думая.

Поппет расчищает на столе место, чтобы поставить портфель, перекладывает книги, оленьи рога и резных нефритовых черепашек. Сумку она оставляет на полу неподалеку.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Чандреш, обернувшись к Поппет и глядя на нее так, словно только сейчас обнаружил ее присутствие.

Щелкнув замками, Поппет открывает портфель и достает из него толстую пачку документов.

— Вы должны оказать мне одну услугу, Чандреш, — говорит она.

— Какого рода?

— Я хочу, чтобы вы отказались от права собственности на цирк.

Поппет с трудом находит на столе перьевую ручку и пишет на какой-то ненужной бумажке свое имя, проверяя наличие чернил.

— Начнем с того, что цирк никогда мне не принадлежал, — бормочет Чандреш.

— Еще как принадлежал, — возражает Поппет, пририсовывая к букве «П» завитки и виньетки. — Именно вы были его идейным вдохновителем. Но я знаю, что теперь вам не до него, и мне подумалось, что будет лучше, если у цирка появится новый владелец.

Чандреш раздумывает несколько мгновений, но потом, кивнув, подходит к столу, чтобы пробежать глазами договор.

— Здесь упоминаются Итан и Лейни, но я не вижу имени тетушки Падва, — замечает он, листая страницы.

— Я поговорила с каждым, — говорит Поппет. — Мадам Падва решила больше не принимать участия в делах цирка, однако она убеждена, что с ее обязанностями вполне может справиться мисс Берджес.

— А кто такой мистер Кларк? — интересуется Чандреш.

— Один мой очень близкий друг, — отвечает Поппет, покрывшись легким румянцем. — И он позаботится о цирке, как никто другой.

Когда Чандреш заканчивает читать договор, она протягивает ему ручку.

Он нетвердой рукой выводит на листе собственное имя и роняет ручку на стол.

— Не могу выразить, как я вам благодарна, — перед тем, как убрать договор в портфель, Поппет дует на чернила, чтобы они поскорее высохли.

Ленивым жестом отмахнувшись от ее слов, Чандреш возвращается к окну и вновь устремляет взгляд на многочисленные чертежи, развешенные на нем.

— Что это за чертежи? — любопытствует Поппет, закрывая портфель.

— Мне досталась от Итана целая кипа этих… планов, а я ума не приложу, что с ними делать, — говорит Чандреш, указывая на горы бумаг, в которых утопает его кабинет.

Сняв пальто, Поппет бросает его на спинку стула, чтобы было удобнее рассмотреть чертежи и наброски, свисающие с полок, закрепленные на зеркалах и окнах, пришпиленные к картинам на стенах. На одних изображены целые комнаты, на других части фасада, анфилад и залов.

Дойдя до разноцветной пробковой мишени с торчащим из нее серебряным кинжалом, она останавливается. На лезвии видны капли запекшейся крови. Когда Поппет продолжает путь, кинжал исчезает, но Чандреш этого не замечает.

— Это планы реконструкции дома, — говорит она, бродя по комнате, — просто они ужасно перепутаны.

— Это будущий музей, — объясняет она, мысленно сопоставив часть набросков с домом, являвшимся к ней в видениях. Все бумаги перепутались, однако сомнений у нее нет. Она снимает несколько чертежей и меняет их местами, чтобы расположить в правильной последовательности — этаж за этажом.

— Речь о новом доме, не об этом, — поясняет она, заметив недоверие во взгляде Чандреша. Сняв очередную порцию набросков дверей — разные варианты одного входа, она раскладывает их вереницей на полу так, чтобы каждый вел в свою комнату.

Чандреш наблюдает, как она меняет местами планы помещений, и на его лице появляется улыбка, когда он начинает понимать, что к чему. Подключившись к ее занятию, он сам вносит несколько изменений, пририсовывая вокруг древнего египетского храма, изображенного на голубой прусской чертежной бумаге, колонны с круговыми книжными полками. Они вдвоем сидят на полу, подбирая сочетания комнат, коридоров и лестниц.

Чандреш хочет было позвать Марко, но обрывает себя на полуслове.

— Все время забываю, что его нет, — жалуется он Поппет. — Однажды он ушел и больше не вернулся. Даже записки не оставил. Для человека, который непрестанно что-то писал, это несколько неожиданно.

— Насколько мне известно, его отъезд не был запланирован, — говорит Поппет. — И я помню, как он был расстроен тем, что не успел уладить здесь все дела.

— Ты знаешь, почему он ушел? — спрашивает Чандреш, поднимая на нее глаза.

— Он ушел, чтобы быть вместе с Селией Боуэн, — отвечает Поппет и не может сдержать улыбку.

— Вот как! — восклицает Чандреш. — Не замечал за ним ничего такого. Что ж, рад за них. Чем не повод для тоста!

— Тоста?

— Ну да, шампанского у нас нет, — соглашается Чандреш, отодвигая в сторону нагромождение пустых бутылок, чтобы выложить на полу очередную порцию эскизов. — Вместо тоста мы посвятим им комнату. Как думаешь, какая бы им приглянулась?

Поппет разглядывает планы и наброски. Она видит несколько, которые, как ей кажется, могли бы прийтись по душе кому-то из них. Наконец она останавливает выбор на рисунке, изображающем круглое помещение без окон. Свет проникает туда сквозь аквариум с золотыми рыбками, встроенный в потолок. От комнаты веет завораживающей безмятежностью.

— Вот эта, — говорит она.

Взяв карандаш, Чандреш размашисто пишет по краю листа: «Посвятить М. Алисдеру и С. Боуэн».

— Если хотите, я помогу вам найти нового секретаря, — предлагает Поппет. — Я могу ненадолго задержаться в Лондоне.

— Спасибо, дорогая, это было бы весьма кстати.