Он не знал.

И все же во всем этом имелась какая-то странность, слишком малозаметная для того, чтобы ее можно было так вот запросто обнаружить. Возможно, подсознанию, самой сильной части его разума, все же удастся понять, в чем же тут дело.

Он помотал головой, главным образом в ответ своим мыслям.

Что же здесь не так?

– Интересно, почему здесь только две гильзы, – сказал Бентин, – если он стрелял четыре раза. Выходит, двух недостает.

– Только одной, – отозвался Боб. – Вероятно, он не стал вкидывать последнюю гильзу. Что же касается третьей, то, может быть, она застряла у него в одежде или где-нибудь еще, или же он, когда вставал, ногой отбросил ее далеко в сторону. Возможно также, что она упала рядом с ним и он ее подобрал. Тут нет ничего удивительного. Гильзы очень легкие и далеко разлетаются. Почти никогда не удается собрать все. Я не стал бы придавать этому такое уж большое значение.

«Так ли это было на самом деле?»

– Полезная мысль, – одобрил старший из полицейских.

И тут рация снова затрещала.

Старина Бентин отцепил ее пояса, выслушал несколько торопливых слов и повернулся к Бобу.

– Они нашли вашу жену.

Она будет жить. Она лежала, запакованная в гипс. Ребра – пять ребер! – были сломаны в нескольких местах, и излечить их могло одно лишь время. Ключицу, раздробленную пулей, которая прошла в считанных миллиметрах от артерии и других крупных сосудов, предстояло тоже долго лечить, и еще была необходима ортопедическая операция. Кожа, которую Джулия ободрала, пока катилась с крутого склона горы, вывихнутое бедро, сотрясение мозга, ушибы, растяжения, боль во всех мышцах, костях и суставах – все это в конечном счете заживет.

И теперь она, исколотая обезболивающими лекарствами, неподвижно лежала в палате интенсивной терапии города Бойсе, соединенная проводами с электрокардиографическим аппаратом, ровное бибиканье которого свидетельствовало о том, что, несмотря на все переломы и боль, ее сердце работало спокойно и бесперебойно. На кровати сидела ее дочь, комната была заставлена цветами, рядом находился ее муж, а дверь охраняли два копа из городской полиции Бойсе.

– Что же все-таки случилось? – спросила наконец Джулия.

– А ты не помнишь?

– Очень мало. Со мной говорили полицейские. Бедный мистер Феллоуз.

– Он оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Я очень сожалею, что так случилось.

– Кто это сделал?

– Полиция, кажется, считает, что это был какой-то псих, случайно оказавшийся в горах. Возможно, мальчишка из милиции,[45]с головой, набитой дурацкими идеями, или кто-то еще, не сумевший справиться с искушением направить винтовку на людей.

– Они кого-нибудь поймали?

– Нет. На дешевом термосе, который они нашли, не оказалось ни одного более или менее четкого отпечатка. Вообще-то у них почти ничего нет. Пара гильз да несколько неясных следов в пыли.

Джулия скосила глаза. Ники увлеченно раскрашивала большую книгу с картинками из мультфильмов Диснея. Комнату заполнял аромат цветов, смешивавшийся с запахом дезинфекции.

– Мне ужасно не нравится видеть тебя здесь, – сказал Боб, – Тебе здесь не место.

– Но я здесь, – ответила она.

– Я попросил Салли Мемфис приехать и побыть с тобой. Она беременна, уже на третьем месяце, но рвется помогать. Я позвонил дочери Дэйда Феллоуза, и она сказала, что у ее отца было еще одно ранчо в округе Кастер, в далекой укромной долине. Я хочу, чтобы, когда тебе станет лучше, Салли перевезла тебя туда. Я хочу, чтобы ты и Ники были в безопасности.

– Что ты хочешь сказать?

– Ники, лапочка, почему бы тебе не пойти выпить кока-колы?

– Папа, я не хочу кока-колу. Я только что ее пила.

– Хорошо, милая, но, может быть, все-таки попьешь еще? Или знаешь что, принеси бутылочку папе, ладно?

Ники отлично понимала, что ее хотят выставить. Она неохотно встала, поцеловала мать и вышла за дверь.

– Я не стал говорить полицейским, – сказал он, – потому что они все равно не смогут найти никаких подтверждений и, даже если найдут, ничего не смогут сделать. Но я не считаю, что это какой-то свихнувшийся Джонни с винтовкой. Я думаю, что мы имели дело с классным серьезным профессиональным убийцей, и еще я думаю, что именно я тот мальчик, за которым он охотится.

– С какой стати?

– Для этого есть много оснований. Как ты знаешь, я был замешан в кое-какие дела. Я не знаю, с которым из них это связано. Но это означает, что, пока я не выясню все до конца, ты, оставаясь рядом со мной, подвергаешься большей опасности, чем будучи поодаль. А мне нужны развязанные руки. Я должен полазить вокруг, все осмотреть, выяснить кое-какие моменты. Этот парень затеял игру, в которой мне волей-неволей приходится участвовать, но теперь у меня есть преимущество, потому что он еще несколько дней не будет знать, что убить меня ему не удалось. Я должен действовать быстро и выяснить все, что возможно, в открытую.

– Боб, если тебе кажется, что полицейские из Айдахо недостаточно опытны, то ты должен обратиться в ФБР.

– У меня нет ничего, с чем им пришлось бы считаться. Я должен найти серьезные доказательства. А иначе меня просто упрячут в сумасшедший дом.

– О боже, – сказала она. – Это будет еще одна из твоих штучек, да?

Наступила длинная пауза. Боб подавил внезапно вспыхнувший в груди гнев и почувствовал слабую боль.

– Что ты имеешь в виду под «штучками»?

– О, эти твои крестовые походы. Ты уходишь и ввязываешься в какую-то передрягу. Ты ничего об этом не рассказываешь, но через некоторое время возвращаешься, измученный и счастливый. Тебе снова удалось выжить и сделать то, что ты умеешь делать лучше всего на свете. Ты опять на какое-то время становишься снайпером. Война для тебя так и не закончилась. Да ты никогда и не хотел, чтобы она закончилась. Ты слишком сильно ее любишь. Теперь я вижу, что ты любишь ее сильнее, чем кого-либо из нас.

– Джулия, любимая, ты сама не знаешь, что говоришь, у тебя угнетенное состояние из-за болеутоляющих. Я не хочу, чтобы ты тревожилась. Мне просто нужно немного времени, чтобы кое-что выяснить.

Она печально покачала головой.

– Я так не могу. Теперь это коснулось моей дочери. Война. Она убила моего первого мужа, а теперь вошла в мою жизнь, и ты хочешь уйти и снова, снова воевать, а моей дочери, которой всего лишь шесть лет, пришлось увидеть смерть человека. Ты хоть немного представляешь себе, какая это травма? Такого не должен видеть ни один ребенок. Никогда.