– Мы не звонили об этом во все колокола, – объяснил я.

– Я поняла. Ты вовсе не женат. У тебя есть женщина, вот что ты хотел сказать.

Эти слова укололи меня.

– Молли моя жена, – отрезал я, – во всем, что имеет для меня значение.

– А в том, что имеет значение для нее? И ребенка? – тихо поинтересовалась Старлинг. Я глубоко вздохнул.

– Когда я вернусь, это будет первое, что мы сделаем. Сам Верити обещал мне, что, когда он станет королем, я смогу жениться на ком захочу. – Я ужаснулся от того, как свободно разговариваю с ней. Но что такого страшного произойдет, если она будет знать? А мне становилось легче от возможности говорить об этом.

– Так что, ты идешь искать Верити?

– Я иду служить своему королю. По возможности я помогу Кетриккен и ребенку, наследнику Верити. А потом отправлюсь за горы, чтобы найти и вернуть моего короля. Он прогонит красные корабли от побережья Шести Герцогств, и мир вернется к нам.

На мгновение наступила тишина, если не считать воя ветра за стенами амбара. Потом она весело фыркнула:

– Сделай хоть половину этого – и я получу свою балладу о герое.

– Я не хочу быть героем. Я только сделаю то, что должен, чтобы быть свободным и жить собственной жизнью.

– Бедный Фитц. Никто из нас не свободен.

– Мне казалось, что ты делаешь все, что хочешь.

– Да? А мне кажется, что каждый шаг, который я делаю, несет меня все глубже в болото, и чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее погружаюсь.

– Как это?

Она усмехнулась:

– Оглянись. Вот я, сплю в соломе и пою, чтобы заработать ужин. Рискую в надежде на то, что мне удастся пересечь реку и попасть в горы. И если я пройду сквозь все это, разве я достигну своей цели? Нет. Я так и буду волочиться за тобой, пока ты не совершишь что-нибудь достойное песни.

– Тебе незачем делать это, – сказал я, несколько испуганный такой перспективой. – Ты можешь идти своим путем и жить как обычный бродячий менестрель. Похоже, ты неплохо с этим справляешься.

– Неплохо. Неплохо для бродячего менестреля. Ты слышал, как я пою, Фитц. У меня приличный голос и быстрые пальцы. Но во мне нет ничего выдающегося, а это необходимо, чтобы получить место замкового менестреля. Если допустить, что через каких-нибудь пять лет вообще останутся замки. У меня нет никакого желания петь для экипажей красных кораблей.

Некоторое время мы оба, задумавшись, молчали.

– Видишь ли, – продолжила она, – у меня больше никого нет, ни родителей, ни брата. Мой старый учитель и лорд Бронз, мой господин, умерли, когда сгорел замок. Пираты, знаешь ли, оставили меня, приняв за мертвую; если бы не это, я бы сейчас с тобой не разговаривала. – Впервые я услышал в ее голосе намеки на прошлый страх. Она помолчала, думая о том, в чем ей не хотелось признаваться. Я повернулся и посмотрел на нее. – Я должна полагаться только на себя. Сейчас и всегда. Только на себя. Сколько еще я могу петь за монетки в трактирах? Если хочешь хорошо жить в старости, нужно получить место в замке. И только по-настоящему великая песня может помочь мне в этом, Фитц. А у меня не так уж много времени. – Ее голос стал тише, дыхание потеплело. – И поэтому я пойду за тобой. Похоже, что героические события совершаются на твоем пути.

– Героические события? – усмехнулся я. Она придвинулась ко мне.

– Великие события. Отречение принца Чивэла. Триумфальная победа на острове Антлер. Разве не ты спас королеву Кетриккен от «перекованных» в ночь перед охотой Королевы Лисицы? И есть песня, которую бы хотела написать я. В ней не говорилось бы о заговоре в ночь коронации принца Регала. Посмотрим. Воскрешение из мертвых, покушение на жизнь Регала прямо в замке Тредфорда и успешное бегство. Уничтожение полудюжины его гвардейцев голыми руками, закованными, впрочем, в кандалы… Мне казалось, что лучше пойти за тобой в тот день. Но похоже, у меня остаются неплохие шансы присутствовать при чем-то подобном, если я просто буду держаться за подол твоей рубахи.

Я никогда не думал обо всем этом как о перечне моих подвигов. Я хотел возразить и сказать, что не хотел ни одного из них, что просто попал под жернова истории. Но я только вздохнул:

– Все, чего я хочу, это вернуться домой к Молли и нашей маленькой дочери.

– Она, наверное, тоже об этом мечтает. Это, должно быть, ужасно, все время раздумывать, когда ты вернешься, если только вообще вернешься.

– Она не раздумывает. Она уже считает меня мертвым.

Через некоторое время Старлинг медленно спросила:

– Фитц. Она думает, что ты мертв. Почему же ты считаешь, что она будет сидеть и ждать твоего возвращения и не найдет никого другого?

Я проигрывал в своем воображении дюжины сцен. Я мог умереть и не вернуться домой. Я мог вернуться и услышать, что Молли считает меня лжецом и испытывает ко мне отвращение из-за моего Уита и моих шрамов. Я был уверен, она будет сердиться на меня, поскольку я не дал ей знать о том, что жив. Но я объяснил бы ей, что думал, будто она нашла другого человека и счастлива с ним. И тогда она поймет и простит меня. В конце концов, это она покинула меня. Но почему-то я никогда не воображал, что вернусь домой и обнаружу ее замужем за другим. Глупо. Как я мог не предвидеть такой простой возможности просто потому, что хуже не было ничего? Я заговорил, обращаясь больше к себе, чем к Старлинг:

– Думаю, лучше каким-нибудь образом дать ей знать. Но я представления не имею, где она. И кому я мог бы доверить такое послание.

– Сколько вы не виделись? – спросила Старлинг.

– С Молли? Почти год.

– Год! Мужчины, – тихо пробормотала она, – они уходят сражаться или путешествовать и полагают, что жизнь замерла до их возвращения. Вы рассчитываете, что женщина, которую вы оставили пахать поля, содержать детей, латать крышу и доить корову, когда вы наконец войдете в дверь, придвинет к очагу ваше любимое кресло и положит на стол горячий хлеб. Да, и уляжется с вами в постель, как будто только и ждала вашего прихода. – В ее голосе появилась ярость. – Сколько дней тебя не было с ней? Что ж, именно столько дней ей приходилось обходиться без тебя. Но время для нее не остановилось просто из-за твоего отсутствия. Как ты ее себе представляешь? Качающей твоего младенца у теплого очага? А как насчет того, что ребенок в доме плачет без присмотра на кровати, а она под дождем и ветром пытается наколоть дров для очага, потому что огонь погас, пока она ходила на мельницу смолоть хоть немного зерна?

Я отогнал это видение. Нет, Баррич этого не допустит.

– Я воображал ее по-разному, и не только в хорошие дни, – защищался я. – И она не совсем одна. Мой друг присматривает за ней.

– Ах, друг, – ласково согласилась Старлинг. – И он стройный, энергичный и достаточно смелый, чтобы завоевать любое женское сердце?

Я фыркнул.