– Понимаю.

Те трое уходили по аллее. Пацан размахивал рюкзаком, смешно колыхался бант в волосах девочки. И ровный, спокойный долетал голос Андрея Инютина.

Теперь никто не сможет их разлучить.

Никогда…

Я отвернулся.

Чугунная тяжесть сдавила грудь…

В этом городе нам не было места.

Флуктуация.

То, что не может длится долго. Как марево в пустыне, блики на воде…

Реальность – по ту сторону миража. «Оборонщики», вертолёты с надписью «US NAVY». И холодной иглой в сердце – застарелая, неизлечимая тоска…

Крохотная серебристая точка плывёт в высоте. Белый след тянется за самолётом. Тянется и тает.

Вот уже ничего. Лишь небесная синь…

Я хотел бы стать пустотой. Раствориться в бескрайнем небе. Исчезнуть вместе с призрачным городом.

Но я не могу.

Всё, что я умею – убивать…

Кто ты, Денис Воронин?

Прожитые дни выплывают из забытья, как чёрные письмена на камне…

А Лери не умолкает.

– …Ты должен был прийти, – звенит её голос, – Чтоб исцелить их боль.

Смешно.

А кто исцелит мою?

– … Для этого ты здесь.

– Не только, – качаю головой. И вскидываю автомат.

Очередь отбрасывает Лери в кусты. Я шагаю ближе и два раза стреляю ей в голову. Алая кровь заливает тёмные, похожие на паклю волосы.

Чьи-то быстрые шаги – за спиной. Рывком оборачиваюсь и опять жму «спуск».

Крот упал.

Я подхожу, склоняюсь над ним. Полагается контрольный выстрел…

Но я стою. Вглядываюсь в лицо Крота.

Падаю на колени и хватаю его за руку. Пальцы – сухие, ещё теплые. Как у живого.

Только изменить ничего нельзя…

Что есть память?

Это яд, молнией пронзающий тело. Когда не можешь дышать, не можешь видеть проклятое безоблачное небо и чувствовать одуряющий аромат сирени…

А всё, что тебе остаётся – последнее, единственное лекарство.

Оно в кармане.

У него удобная ребристая рукоять. Чёрный, милосердный зрачок.

Надо приставить его к своему виску – не замечая раненого крика Майи.

Вот так…

Щёлкнуть предохранителем.

И надавить туговатый крючок спуска.

Тьма.

Спасительное забытьё…

Тут не должно быть света.

Откуда он? Пробивается через веки – тревожащий, невыносимый. Всё, что я хочу – лишь покоя… Неужто и этого не будет?

Открыл глаза.

Я – на земле. Надо мной стояла Лери. Изучающая, внимательная – как доктор у постели пациента.

Она – невредима.

Тёмные волосы, залитые кровью – я сам это видел! Автомат вздрагивал в руках, когда я выпустил в неё полмагазина. И контрольный выстрел…

Она не могла уцелеть!

– Тебе плохо? – голос у Лери – безмятежный.

– Тварь! – отчаянно пробормотал я.

– Опять хочешь меня убить?

– А ты отдай оружие – тогда узнаешь.

Сука. Ни «калаша», ни «макарова». Гранату – тоже забрала…

Кто-то ещё стоит рядом? Я повернул голову.

Майя. А рядом Крот. Живой.

Что-то странное – у них в глазах. Чужое. Словно автомат в моих руках до сих пор грохотал, выплёвывая огонь… И с резкой, болезненной ясностью я понял.

Они оба видели. Были со мной – последние минуты. И заглянули в тёмный колодец моей памяти.

Майя смотрела с ужасом.

А Крот – с отчаянием. Он тоже меня узнал.

Я приподнялся, сел. Обхватил голову руками.

Мне хотелось исчезнуть.

– Как ты мог? – тихо спросила Майя.

– Она – не человек!

– А ты… человек? – слабо донёслось из-за спины.

Угу, пресс-секретарь очнулся. Я повернул голову. Баз смотрел на меня с отвращением, как на раздавленного таракана.

– Хватит, – я поднялся с травы, – Поиграли и хватит!

– Что же с тобой сделали? – глухо выдавил Крот.

– Ничего… Ничего, отец. Просто тебя не было слишком долго…

Смешно. До слёз.

Я развернулся и пошёл к своему дому. Ледяная пустота колыхалась внутри. Этот весенний, пронизанный солнцем город был не для меня.

– Денис! – всхлипнула за спиной Ксюха.

– Ты ошиблась. Меня зовут Дэн Райан.

Я двигался медленно. Ноги подгибались.

Пускай. Куда мне спешить?

Хочу исчезнуть…

Вряд ли Таня Гольцова будет тратить на меня силы.

Кто из них выстрелит первый?

Она или Баз? Майя?

А может… отец?

Я ждал, спиной чувствуя взгляды.

Полумрак за дверью подъезда сгустился в черноту. На целую секунду я замер у входа, не оборачиваясь.

Они не стреляли.

Я шагнул во тьму.

Где вы ходячие трупы и смертельная «паутина»? Сгорели в белой плазме?

Иду к вам. В этом огне и для меня есть местечко…

Не чувствую жара…

Я опоздал? Испарились без меня?

Слишком темно здесь. И нет запаха дыма.

Ступеньки – их тоже нет.

Чёрт, да где же я? А не все ли равно…

Ещё шаг…

Я стою в подворотне. В совершенно незнакомой темной подворотне. С ароматом мочи, свежими окурками и плевками.

Тьфу. Для вечности и забытья – слишком поганое место.

Впереди проглядывал кусок улицы.

Я вышел из подворотни.

Обернулся и увидел вдали реку, одетую в каменные берега. А за ней – зеркальную громадину Бизнес-Центра. Облака плыли в тридцати ярусах бронестекла.

Я задрожал от смеха. И сел прямо на асфальт.

– … на московских изогнутых улицах умереть знать судил мне Бог.

Не знаю, сколько времени прошло.

Мимо двигались машины. Шли прохожие.

Обычная суматоха большого города. Не такая, как в прежние времена – из двенадцати миллионов жителей осталось меньше трёх. А всё таки необычно, после Болхова – хоть того, современного, хоть призрачного…