Машина проскочила мост, и Турецкий увидел здоровенного, будто вырезанного из фанеры, плоского мужика, метров, наверно, десяти высотой, который с размеренностью механизма странно пластичными, но дергаными движениями поднимал и опускал огромный молот. Интересно, что он должен символизировать? Постой, насторожился Турецкий, а о чем этот молотобоец должен мне напомнить? Ведь говорил Дениска о нем. Справа вырос нелепый какой-то островерхий дом-башня с черными, не то сизыми стеклами. Машина уже двигалась по улице, запруженной народом. Голубоглазый вдруг спросил о самочувствии, Саша попытался неопределенно пожать плечами, демонстрируя большую слабость, нежели ощущал на самом деле. Это, кажется, окончательно успокоило похитителей. Они снова перекинулись несколькими фразами, после чего голубоглазый продолжил беседу с Турецким.

— Сейчас, господин Турецкий, я снимаю с вас наручники, если вы нам немедленно пообещаете не делать резких движений, никого не звать на помощь и не сопротивляться. Мы выйдем из машины и пройдем в то большое здание, это Книжная ярмарка. Я настоятельно не советую вам проявлять это… самостоятельность. Идет?

Саша равнодушно пожал плечами и кивнул, будто перебравший алкоголик. Добавил индифферентно:

— В туалет хочу… Пиво… бир… ферштеете? Нет? Ну и ладно… Я вам тут…

— Туалет будет, — быстро сказал голубоглазый и повторил по-немецки, и Саша так и не понял, почему им стало весело. Зато очень хорошо он понял другое: любое необдуманное движение или жест могут немедленно повлечь за собой пулю из длинного черного ствола, столь изящно украшенного глушителем. Так что никто рядом ничего даже не услышит и не поймет, почему это человек свалился на пол, а из рта его разит спиртным.

Похитители, конечно, — и это быстро оценил Турецкий — знали свое дело. Они ловко подхватили его под руки и буквально вынесли из салона. Рассекая толпу, поднялись в здание, а дальше началось просто невообразимое: они быстро двигались какими-то прозрачными переходами, спускались и поднимались эскалаторами, перемещались из павильона в павильон движущимися дорожками. Их со стороны, как бы представлял Саша, и не могли бы счесть за похитителей и заложника. Просто двигались в кишащем людском муравейнике несколько человек, одетых весьма прилично, поддерживали друг друга, помогали, подхватывали под руки, о чем-то на ходу переговаривались, — что же тут необычного? Турецкий, ослабленный уколом, но искусственно взвинченный энергичными движениями похитителей, помимо своей воли поддался их темпу и со стороны, пожалуй, ничем от них не отличался.

В том же деловом ритме зашли они в туалет, где Турецкого тактично и ловко окружили и позволили совершить необходимое дело. С той же скоростью поднялись в ярко освещенный зал, где Турецкому зачем-то вручили вафельный кулек с мороженым. Он послушно и даже с какой-то детской радостью лизнул холодный сладкий шарик, пахнущий ванилью. Группа в приличном темпе промаршировала дальше, от павильона к павильону, двое поочередно придерживали Турецкого под руку, третий двигался сзади. Саша понимал каким-то отстраненным умом, что он выглядит с этим мороженым в высшей степени нелепо, но потом, увидев, что не он один облизывает цветные кулечки, не то чтобы успокоился, а просто без сожаления выкинул свое недоеденное мороженое в ближайшую урну.

Перед входом в один из павильонов — десятый или одиннадцатый по счету, Саша уже не мог бы вспомнить, — они остановились, и голубоглазый принес каждому по бутылке пива. Турецкий видел, что темп, который был взят с самого начала, требовал подпитки. И похитители, словно наперегонки, опустошили свои бутылки. Саша же не торопился. А куда ему-то было спешить. Тем более что внимание его привлек странный человек — длинный, и худющий, с козлиной бородкой, весь в черном, игравший у входа на скрипке. Возможно, похитители не возражали, чтобы Турецкий немного передохнул от сумасшедшей гонки. Он даже позволил себе сделать по направлению к скрипачу пару мелких шажков.

Это был старик, на нем, словно на вешалке, надет был черный фрак. На ногах черные же остроносые туфли. Скрипач вытягивался вверх, изгибался длинной черной змеей в такт музыке, фигура казалась такой же нелепой, как тот плоский стальной молотобоец, но так же, как и там, что-то непонятное завораживало, притягивало взгляд. Мелодия была незамысловатой, старик-скрипач жил в ней — одинокий, обладающий этой единственной возможностью заработать себе на хлеб. Толпа же текла мимо.

И снова — быстрей, в темпе!.. «Шнель, шнелъ!» — звучало в мозгу Турецкого. Вскоре они оказались у другого выхода с территории ярмарочных павильонов. К ним тут же подкатил новый автомобиль. На этот раз это был большой синий «мерседес», по описанию, вспомнил Турецкий, он мог быть родным братом того, в котором погибли Алмазов и «курьер» отсюда, из этого города.

Сашу опять стиснули с боков, и машина понеслась. Он уже не смотрел по сторонам: бессмысленно. Запомнить в этом его состоянии он все равно ничего бы толком не смог. Значит, следовало сосредоточиться на чем-то другом, не менее важном.

И первая же мысль, которая больно уколола сознание, была о том, что если взяли таким вот образом, то теперь уж точно — живым не отпустят. И никто ничего не узнает… Ведь официально он в отпуске. И правду знают лишь три-четыре человека. Которые абсолютно ничем не смогут ему помочь. Ну, может быть, еще Косте удастся поднять на ноги полицейских герра Юнге. И что? Они ж сами вот даже за случайные свидетельства об убийцах собственного банкира готовы десятки тысяч марок платить. А кто им Турецкий?.. Владислава Листьева убили! И Саша знал, как шло расследование, поскольку этим делом занимались коллеги. Сам Президент над гробом Влада клятву давал, что найдут убийц, а чем все кончилось? Что, снова на рельсы ложиться? Вот точно так же забудут и про него, «важняка» Турецкого. Назовут его гибель очередной издержкой на фронте борьбы с организованной преступностью… А может, ребята из «Новой России» некролог дадут, что вот был, мол, такой у них сотрудник, способный следователь, не добравший даже полувека. Глядишь, и тень от крылышка славы упадет на бывшую грешную голову… Но что это он стал так отчаянно жалеть себя? Разве жизнь уже поставила точку?.. Однако о чем он? Ах да, как писал Щекочихин, смерть, точнее убийство Влада, открыло настежь двери для серии «наглых убийств». Демонстративных. Многие стали проводить собственные расследования и тоже стали жертвами. Тот же Кивелиди… А Алмазов, который захотел изменить финансовую политику… всего лишь! Нет, прав был тогда Щекочихин, сказавший, что нынче иметь большие деньги — все равно что ходить по минному полю. Но это же у них! А что, какие деньги у Турецкого? Пятьсот Славкиных долларов?.. Но зачем же они так долго возят-то его? Давно бы уже шлепнули и — концы в воду. А они все везут куда-то…

«Мерседес» ехал вдоль железной дороги. Саша подумал, что этот мир с того часа, как Гагарин обогнул Землю, становится все меньше и все доступнее. А они, следователи, сыскари, продолжают путаться в трех соснах. И ведь прав этот сукин сын генеральный, надо ездить к коллегам, надо видеть и привыкать к другим городам и странам, чтоб легче было потом ориентироваться. Да хоть бы вот как сейчас. Кто объяснит, куда черт занес и где он свой печальный конец найдет?..