Екатерина оказалась женщиной умной, понимающей ситуацию, москалями никого не называла, их делу сочувствовала, так как давно убедилась в том, что страной управляют параноики, науськиваемые эмиссарами спецслужб США. Она помогла спрятать военное обмундирование бойцов: «оборотни», шлемы, планшеты, оружие, – и нашла, во что им можно переодеться, потому что гражданскими костюмами располагали только двое членов группы – командир «Штыка» майор Ухватов и разведчик Федя Величко, украинец, свободно разговаривавший на «мове».

Конечно, условия квартирования в небольшой хате Екатерины площадью всего в пятьдесят два квадратных метра, состоящей из двух комнат и кухни, не считая сеней, нельзя было назвать роскошными, да и не все понимали причину изменения в плане задач группы, но радовались передышке и старались «не светиться», чтобы не мешать хозяйке, и уж тем более не дать никаких подозрений соседям Екатерины в части её одиночества. Они не должны были догадываться, что у одинокой женщины, разошедшейся с мужем год назад из-за его увлечения майданными теориями (он примкнул к Нацгвардии), появились гости.

В тот же день стали известны причины передислокации группы в Борисполь. Ухватов собрал бойцов ночью и сообщил, что они подключаются к некоей структуре под названием «Стопкрим», которая получила задание «навести порядок» в Киеве. Что имелось в виду, майор не знал сам, и все поняли его по-разному, однако вопросов почти не задавали.

– Вас разыщет их человек, – пояснил Ухватову координатор «Возмездия» полковник Будничный, он же Сват, – будете выполнять его приказы.

– Кто именно? – поинтересовался майор.

– Узнаешь, Кум, он позвонит и назовёт пароль по варианту «Ц».

– Хорошо, – сказал Ухватов.

Вариант «Ц» означал отмену первого задания и переход на нелегальное положение на «вражеской территории». Пароль для контактов с другими структурами, работающими на этой же территории, в том числе ГРУ и СВР, звучал как «хиба ж так можна?».

Честно отсидели в тесноте сутки, не выходя из дома, ведя на всякий случай круговое наблюдение. Читали местные газеты и журналы, которыми запаслась Екатерина, смотрели телевизор, ужасаясь и свирепея от лжи и грязи, ежечасно льющейся с экрана на Россию и «русских оккупантов». Идеологическая пропагандистская машина тотального вранья, запущенная эмиссарами США, делала своё чёрное дело, разъедая души украинцев, превращая народ в зомби, и было страшно наблюдать за детьми в школах, не считая детских военных формирований, послушно повторяющих за взрослыми речёвки типа «кто не скаче, той москаль» и «москаляку – на гиляку!». Власти Украины, практически раздробленной на улусы: юго-восточный – Новороссию, западный – Львовскую Галичину, южный – Одесский Грузинат и центральный – с Киевом во главе, – агрессивно-злобные, патологически ненавидящие всё русское и славянское, да и другие народности тоже, параноидально бездушные в жажде повысить рейтинг среди внешних управленцев – американцев, каждый день выдавали новые перлы и успешно выполняли приказы чужих спецслужб, для которых вечная война Украины с Россией была архивыгодна.

Вечером второго дня Ухватов получил приказ выдвинуться в Киев и встретиться с представителем таинственного «Стопкрима».

– Где конкретно? – спросил он.

– На Крещатике, – ответил ему Деверь, майор Сортов. – У входа в Бессарабский рынок.

– Как я его узнаю?

– Он вас узнает, Кум. Будьте предельно осторожны, Киев набит цэрэушниками, как арбуз семечками. – И Деверь выключил рацию.

– Пойдёте со мной, – сказал Ухватов, глянув на Лося и Чука. – Остальным ждать и не высовываться.

Бойцы группы разочарованно разбрелись по дому. Сидеть без дела им всем надоело, а слушать бесконечные песни телеведущих о «российской агрессии» или выступления предателей по телевидению, удравших из России в Украину, о «построении свободной независимой территории», становилось невмоготу.

– Можно я с вами? – неуверенно попросил майор Шинкарь. – Я хорошо знаю Киев.

Ухватов хотел отказать, но спасённый добавил: «Украинский язык – моя ридна мова». – И майор согласился.

– Чук, останешься.

– Слушаюсь, – пробурчал сержант, зная, что командир не любит выслушивать возражения подчинённых.

Семёновку от Киева отделяло около двадцати километров, поэтому нужен был транспорт, который не остановили бы случайно милиционеры или инспекторы ДПС. Проблему решил Шинкарь. Поговорив с сестрой, он предложил воспользоваться услугами почтового фургона, и Екатерина легко уговорила старого хохла, которого вся Семёновка знала по кличке Поллитрыч, созвучной с его фамилией Политучко. По имени-отчеству его никто не называл. Согласился взять пассажиров он за тысячу гривен.

Выходили из дому по одному, оглядываясь по сторонам, как партизаны во времена фашистской оккупации. Впрочем, нынешняя реальность Украины мало чем отличалась от реальности Великой Отечественной войны, разве что военная техника маршировала по улицам городов и сёл не немецкая, а английская и американская.

Поллитрыч узнал Шинкаря:

– Геннадич? Невже це ти? А говорили, що ти в Росiю подався?

– Подався, – ответил Шинкарь, – да повернувся, хочу тут влаштуватися приносити користь.

– Це справа, роботи багато. Тiльки начальство тут шкiдливе, трохи що – правосекам доповiдае, а тi швiдкi на розправу, голова Семеновки – брательник iхнього фюреру.

– Нiчого, у мене теж брат крутий, у Киевi в СБУ служить.

– А це хто с тобой?

– С Одеси хлопцi, прiiхали влаштуватися на газосбит.

– Справа хороша, хоча з газом у нас проблеми. Американцi обiцяли сланцевый газ добувати, та так i не почали.

– Поiхали, Поллiтрич, а то припiзднимся, назад ще повертатися.

– Катька нiчого про повернення не говорила.

– Я доплачу.

– Тодi, звичайно, сiдайте, один зi мною, двое у фургонi, там вiконечко можно прочини i сiдовiща е.

– Я попереду поiду, – предложил Лось. – Поговорю з людиною, розспрошу, як живе, про життя грузинську, – он подмигнул, – у Одесi розповiм.

Ухватов подумал и согласился, отвёл лейтенанта в сторонку:

– Не ляпни чего лишнего. Едем до первой станции метро, оставляем машину и дальше на перекладных.

Расселись: Лось рядом с водителем, Ухватов и Шинкарь в фургоне на пошарпанных сиденьях. Кроме двух картонных коробок и запасного колеса в фургоне ничего не было, но запахи стояли такие, будто Поллитрыч возил какую-то химию или фармацевтику.

– Подрабатывает мужик, – принюхался Шинкарь. – Не только почту возит. Аптекой воняет.

Ухватов приоткрыл окошко, сел поудобней.

– Чем раньше занимался, земляк?

– До разведки? Снабжением по линии ГРУ. В две тысячи пятнадцатом после Минска‑2 каратели начали стягивать к Донбассу бронетехнику и живую силу, надо было подготовиться к открытию фронтов, и мы возили ополченцам гранатомёты, в большинстве своём противотанковые, и крупнокалиберные пулемёты. Свою артиллерию и бронетехнику ополченцы отвели, сдержать вал ВСУ чем-то надо было до подхода брони.

– Российские РПГ переправляли?

– Не, почти всё китайское, хотя они, гады, слямзили технологии у нас, а выдавали как своё. Пригодилось железо, как ты понимаешь, долго укропы будут помнить ноябрь, когда залихватски пошли в наступление по всей линии фронта.

Ухватов промолчал.

Он знал о войне не понаслышке, воюя на стороне ополченцев Новороссии, и помнил, чем закончилось бравое веселье украинских вояк, рождённое ощущением вседозволенности и защищённости бронёй пятисот с лишним новых танков и полутора тысяч бронетранспортёров, от которых при первой же атаке осталась ровно половина.

Разговор увял сам собой.

Майор спросил о семейном положении Шинкаря, разведчик ответил, но не рвался продолжать беседу, думая о своём.

До первой