Вы хотите сказать, что теперь читают в основном не классику, а детективы и любовные романы?

Я думаю, и в 1970-е годы многие предпочли бы детективы и любовные романы классической литературе, которой их мордовали (и которую мордовали) в школе; просто их почти не было. Сейчас, я думаю, серьезную, сложную книгу предпочитают те же 6–8 % читательской аудитории.

И все же читатели теперь другие, даже если с теми же паспортами, что и двадцать лет назад: они себя по-другому определяют. Изменились социальные рамки, в которых они себя мыслят и в которые себя прописывают. У них требования к печатному тексту другие. Перед ними другие тексты, и другие инстанции отмечают, какие книги важны, какие — не важны.

Я включился в исследования читательской аудитории в начале 1970-х. Самым мощным каналом распространения книг — вне всякой конкуренции — была тогда массовая библиотека. Книги выбирали по рекомендации библиотекаря, школьного учителя или — существенно реже — литературного критика. Сегодня библиотеки — в лучшем случае третий-четвертый канал распространения книг. Те, кто побогаче и у кого есть дети, предпочитают книги покупать. Другие передают их из рук в руки — вместе с рекомендацией знакомого человека.

Но, конечно, главная роль «оценщика» литературы принадлежит телевидению. Успех книги зависит в первую очередь от того, проявит ли телевидение и связанные с ним глянцевые журналы внимание к ней и ее автору. У нас вся жизнь теперь «размечена» телевидением: оно утверждает, что важно, что второстепенно, какие книги читать, как интерпретировать события.

Телевизор окончательно утвердился в роли члена семьи, центра семейного досуга, главного источника новостей, развлечений, переживаний, связанных с массовой культурой. Половина опрошенных нами соотечественников, возвращаясь с работы домой, или находят телевизор уже включенным, или сразу же его включают — как свет в прихожей, а выключают, только когда ложатся спать. Примерно половина телезрителей — в основном женщины — смотрят вполглаза, совмещая это с домашними делами. Смотрят и на даче, и в гостях — общение в семье и с ее друзьями так или иначе связано если не с просмотром очередных новостей, концертов, спортивных соревнований, то с обсуждением увиденного.

Около 90 % телезрителей по два-три раза в день смотрят новости; около 70 % — сериалы и музыкальные передачи; 20–30 % — спорт. Главное — новости.

Какая разница, откуда люди их черпают, из газет или с телевизионного экрана? И чем принципиально отличается чтение дамских романов или детективов сомнительного качества от пристрастия к телесериалам? И то и другое — масскульт!

Есть разница. Посмотрите, какие инстанции санкционируют тот или иной тип чтения, смотрения, потребления культуры. Вспомните: советская интеллигенция 1970-х годов делилась на сторонников разных толстых журналов: люди следовали рекомендациям литературной критики «Нового мира» — или журнала «Октябрь», «Знамени» — или «Молодой гвардии». Со смертью Сталина монолитная система начала разваливаться — и вдруг объявилось немыслимое прежде разнообразие, сколько журналов возникло именно тогда: «Юность», «Иностранка», «Вопросы литературы»! С резким ослаблением государственного террора неожиданно обнаружились религиозные диссиденты, группы национальных интересов, молодежная субкультура андеграунда — и так далее, и так далее. Во всем этом чтение играло особую роль: был «Новый мир» — был и самиздат, и тамиздат, и книги из спецхрана, с грифом «секретно», которые тоже ходили по рукам.

Вокруг журналов кристаллизовались группы, возводящие свои действия и взаимодействия к определенным конфигурациям смыслов. А это и есть главная «работа» современной культуры: задавать такие смыслы, объединять вокруг них людей и отлаживать систему связей между их группами: кооперацию, конкуренцию и т. д. Так обеспечивается социальный порядок, когда внешние скрепы общества — сословного, консервативного, традиционного — разваливаются. Вспомните: знакомство с новым человеком непременно включало вопрос, какой журнал он читает. Вы когда-нибудь интересовались у нового знакомого, предпочитает он Первый канал телевидения или Второй?

Все это реально существовало далеко не для всей читающей публики; читали много всякой белиберды, никаким диссидентством особо не интересовались…

Я не говорю, что тогда действительно рождалось новое общество — гораздо явственнее и сильнее был процесс распада, разложения общества старого. Потому оно и рухнуло через двадцать лет так стремительно, стоило Горбачеву пальчиком дотронуться до конструкции, которая когда-то казалась непоколебимой.

И все-таки что-то происходило такое, что можно было оценить как некоторое движение к модернизации. Вот вы говорите: большинству до всех этих толстых журналов не было дела, — не так все просто. Да, по нашим опросам, ссылались на мнение литературных критиков в выборе книги всего два-три процента — очень немного. Но через этот узенький канал информация поступала прилегающим пяти-шести процентам и шла дальше, расширяясь, как круги на воде: сообщество читающих было достаточно плотно и велико для того, чтобы такая иерархическая система работала. Помните, как округляли глаза: «Как, вы еще не читали?!» А теперь — вы давно это слышали в последний раз? Я — очень давно.

Что вам дорого в этой картине: что «Новый мир» или, положим, «Знамя» рекомендовали только хорошие книги — или что у толстых журналов складывалась своя четко очерченная аудитория?

Я социолог, для меня, конечно, важнее второе. Общество модерна не имеет другого пути становления и развития, как через становление и развитие нового человека, которого уже не держит внешний контроль и внешние санкции. Человека, который умеет кооперироваться с другими людьми вокруг определенных идей и смыслов и одновременно понимает, что возможны иные конфигурации идей и смыслов, вокруг них образуются иные группы — и с ними надо взаимодействовать. Человек, умеющий сам ставить перед собой цели, осуществлять осознанный выбор и брать на себя ответственность. Он, как Мюнхаузен, должен был сам вытащить себя за волосы из болота. Культура Нового и Новейшего времени — гигантский проект, возникший в ХVIII веке на развале сословного общества, который весь был нацелен на то, чтобы дать человеку эти новые идеи и смыслы, связать с этими смыслами его действия, его взаимоотношения с другими людьми. Никто конкретно, разумеется, этот проект не писал, не конструировал, тем не менее он неуклонно осуществлялся.

Какой ХVIII век? Мы с вами говорили о последних десятилетиях века ХХ…

Но сам проект начинался много раньше, с очень постепенного движения ко всеобщей грамотности — без этого он не смог бы осуществиться. Его можно считать завершенным только после Второй мировой войны. Страны с разной скоростью включались в это движение модернизации. Россия, а потом СССР, в силу известных исторических обстоятельств долго топталась на месте. Помните анекдот советских времен: почему мы никак не двинемся вперед? — потому, что у нас каждый шаг —