ее так обидеть? Мысли со скоростью света формируют разные догадки. Пьяное сердце кричит надрывается, бьётся взаперти о грудную клетку. Оно очень хочет любви и тепла. Попробовать хоть раз этого настоящего чувства, испить все желания, как дорогое вино. «Возьми, — шепчет оно, — ей плохо, утешь, приласкай сейчас и только один раз. Узнай, что значит настоящие чувства».

— Пожалуйста, — начинает опять плакать Аня. — Я знаю, что нравлюсь тебе, — пьяный голосок почти пищит.

— Очень, — на выдохе произносит Глеб, — но я не могу. Ты потом пожалеешь о своем поступке и возненавидишь меня.

Девушка поникает, понимает всю правоту его слов. Покорно признает и опускает янтарные глаза в пол. Делает шаг назад. Глеб тянется, приподнимает ее подбородок.

— Ну, и черт с ним, — рычит и впивается в ее губы. Вначале спокойно, аккуратно пробует на вкус. С каждой секундой ждет, что его оттолкнут, но нет, руки девушки лишь плетью ложаться на его круглые плечи. Поцелуй Глебу нравится, и он теряет голову окончательно.

Он идет на поводу желаний, дает себе то, что нельзя было, проигрывает телу, а вот теперь уже ничего не изменить. Нельзя притвориться, что ничего не было. Его руки уже обнимают крепче железа, а губы терзают и не отпускают из плена. Он дышит с ней одним воздухом, вдыхает легкость и спокойствие. В душе Глеба все смешивается, правильное и неправильное. Он чувствует этот хаос, но не желает останавливаться. Будь что будет — и сгорает в огне удовольствия. Их алкогольный запах перемешивается, опьяняет еще больше. Сердце отказывается верить, а нежные стоны пугают эхом.

Сергей, Аня, Глеб. Каждый из них поддался обстоятельствам, стал заложником неправильных решений, игры, которую сыграл кто-то другой, вероломно вмешался в их судьбы. Они пленники эмоций, можно ли их винить в боли прошлого, в путанице чувств в настоящем, детских обидах и недостатке тепла? В том, что они не смогли противостоять своим желаниям?

Глеб сильно прижимает мягкое хрупкое тело Ани к холодной кладке кирпича. Хватает ртом влажный ночной воздух, переводит дыхание. Сколько бы ни пытался, не может напиться вкусом ее губ. Боится, что сказка вот-вот закончится. Покусанные ранки саднят, отчего Анины губы становятся еще краснее. Она облизывает бусинки крови и еще крепче прижимается к его груди. Ждет утешения, как брошенный котёнок ластится к ногам человека.

Сердце подчиняется, оно больше не бьется, не кричит о любви к Сергею, оно сдается в плен обиде и отчаянию.

Дверь квартиры неохотно впускает двух безумцев. Их разгоряченные тела обтирают все вертикальные поверхности. Глеб толкает ногой дверь комнаты. Она встречает темной прохладой, пытается отрезвить сознание. Он приподнимает Аню, сажает на стол. В темноте не видит ее лица, пальцами ощупывает ее острые контуры. Слизывает тонкие дорожки от высохших слез. Аня стягивает резинку с его волос, запускает руку в мягкую каштановую волну. Пропускает их сквозь пальцы, как песок, млеет от удовольствия и щекотки. Глеб щенком подставляет голову к ласкам. Шепчет — ещё, не останавливайся, гладь. Девушка обрисовывает его ухо, проходит по затылку, рождает электричество. Общее безумство кружит голову. Парень упивается наслаждением, их тела нашли общий язык, позволяют себе плавится под настойчивыми ласками друг друга. Он скользит по длинной шее, целует ключицу, проводит языком по выпирающим косточкам. Девушка глубоко дышит, старается зацепиться сознанием хоть за что-то, унять взбесившийся пульс. Сердце из последних сил ищет подсказки. Глеб перехватывает ее на руки, опускает на твердую поверхность кровати. Оголяет живот, впивается в него зубами, как вампир, жаждущий крови. Аня вдыхает запах возбужденного тела, понимает — не тот, но вопреки выгибает поясницу, позволяет расстегнуть пуговицы. Бездонная нежность опаляет и без того горячее тело. Глеб приподнимается, снимает с себя футболку, показывает чернильные узоры и бугорки каменных мышц. Луна-подруга оставляет серебристые разливы на его теле. Аня поглаживает кожу, грубую, неправильную, принимает поцелуй, страстный и тоже неправильный. Вытряхивает все мысли из головы. Открывает глаза, находит свое отражение в ледяном синем свете. Блики луны делают его глаза еще ярче. Сердце ликует — нашло. Глаза не его, не тот теплый шоколад, который смотрит на нее только в такие сокровенные моменты. Она пугается, уводит свои губы.

— Глеб, Глеб, прости, пожалуйста. Не надо, — отворачивает голову. Парень пытается поцеловать еще раз, перехватывает ее голову, удерживает, сжимает щеки. Он не готов все так оставить, он слишком далеко зашел. Прижимается, обхватывает ее плечи.

— Не отпущу, — рычит зверем, обдает ухо горячим дыханием, пугает искаженным от ярости лицом. — Я тебя предупреждал, — еще целует, кусает в шею, оставляет красный след. — Моя, — сквозь зубы с безумством в глазах.

— Нет, не твоя, — качает головой, просит прощения.

Голова идет кругом от напора и крепких объятий. Глеб ослабевает хватку. Крутит головой, как безумец, не решается все прекратить. Аня освобождается, отползает к стене и поджимает ноги к груди.

— Ты его любишь? — смотрит с болью, старается унять плоть и сердце, иначе разорвет ее.

— Да, несмотря ни на что. Я думала, что смогу, потому что… — ей становится стыдно.

— Уходи, — вскакивает парень, быстро подходит к окну, распахивает трясущиеся рамы.

«Я его люблю» — клеймом остается на сердце. Глеб выплевывает каждый выдох, хочет выть раненым зверем.

Воздух становится грязным, а легкие порывы ветра не в состоянии остудить пожар. Парень обхватывает руками голову, свешивается наполовину из окна и слышит, как захлопывается дверь. Черная вуаль ночи накрывает его уставшее тело, остается на лице. Он опять совершил ошибку.

Часть 3.

***

Дождь барабанит по железному корпусу новой машины, разбивается и слезами сползает по стеклам. Эд выжимает газ на полную. Телефон на пассажирском сидении светится именем Сергея и автодозвон сообщает, что абонент не доступен. Спидометр зашкаливает, а свист резины закладывает уши, перебивает бой дождя. Мокрая трасса пугает своей серой пустотой. Она проникает в душу, разъедает хуже самой едкой химии, оставляет страшные дыры. Эд виляет машиной, пытается ускорить и без того рвущийся мотор. Злится, что пришлось оставить мотоцикл. Парень бьет по рулю, вкладывает в удар злость и свой страх. Он сладким, липким сиропом уже забрался в сердце, гнилым предчувствием оседает на стенках сосудов, не позволяет крови согревать тело. Эдуарда трясет, он сжимает еще крепче покрытие руля, разрывает. Страх уже ледяной коркой добрался до сердца.

Как же так он не успел, почему не встретил, не придал значения пустым гудкам в телефоне? Почему не послушал сердце, отверг предчувствия? Не смог предупредить. Угрызения змеей проползают по венам. Он чувствует беду, как всегда, как и восемь лет назад, гонит еще быстрее,