другие ведомства она добилась некоторого успеха, хотя количество запрашиваемого материала было существенно уменьшено. Через контакты с частными фирмами закупочная комиссия вышла на урановый рынок Соединенных Штатов и Канады и сумела получить небольшую партию урана.

На самом деле правительство Соединенных Штатов не издавало полного запрета на экспорт урана, оно ошибочно считало, что такой решительный ход вызовет подозрительность Советского Союза, и наивно полагало, будто советская сторона будет счастлива, если ей будут выдавать лицензии на экспорт небольших партий. В действительности же СССР был озабочен не столько самим ураном, сколько экспериментами, которые проводились в университетах и лабораториях. Даже антисоветски настроенный генерал-майор Лесли Р. Гроувс, руководитель «Манхэттенского проекта», согласился на выдачу экспортных лицензий Советскому Союзу.

В этой игре, где стороны стремились перехитрить друг друга, первенство осталось за советской стороной. Ее запрос на четыреста двадцать фунтов урановой руды в феврале 1943 года был принят, и груз был спешно переправлен в Россию. Чтобы предотвратить повторения ошибки и избежать огласки, в Вашингтоне решили потребовать от всех промышленных и торговых фирм, имеющих дело с ураном, не продавать материалы без предварительного согласования с правительством. Когда пришел второй запрос от советской закупочной комиссии, экспортная лицензия снова была выдана, но при этом были приняты меры, чтобы отрезать поставщиков от советской закупочной комиссии и тем самым подчеркнуть приоритет американских потребностей. Однако этот хитрый ход не возымел действия. Закупочная комиссия приобрела тысячи фунтов в Канаде, переправила их в Грейт-Фоллс, а оттуда, пользуясь тем, что не было запрета на вывоз, в Россию через Аляску. Позже, в 1943 году, в Советский Союз был отправлен груз тяжелой воды, тоже необходимой для атомных исследований.

Гораздо позже, в 1949 году, государственный секретарь Дин Ачесон отмечал, что в 1943 году по четырем лицензиям в общей сложности было вывезено в Россию 700 фунтов окиси урана, 720 фунтов нитрата урана, 25 фунтов металлического урана и 1 тысячу граммов тяжелой воды.

Помимо этих опасных обходных действий в связи с материалами для атомной бомбы, Москва развернула широкую шпионскую активность в Соединенных Штатах в научном и промышленном аспектах, касающихся будущей бомбы.

Советский атомный шпионаж был организован по типичному образцу и работал по обычным правилам. Во главе стояли официальные советские лица, иногда пользующиеся дипломатическими привилегиями, и резиденты, в распоряжении которых были курьеры, люди для обеспечения контактов, которых набирали из наиболее надежных ветеранов подпольной работы. На самом нижнем уровне находились американские и британские ученые, которые передавали информацию через курьеров.

В четырех атомных столицах Соединенных Штатов – Нью-Йорке, Чикаго, Беркли и Лос-Аламосе, а за границей – в Лондоне и Оттаве разные шефы атомного шпионажа применяли различные методы.

Во время войны около десятка физиков из различных исследовательских институтов Соединенных Штатов, Британии и Канады регулярно или время от времени посылали информацию в Москву. Одним из самых заметных в этой группе ученых-шпионов был Клаус Фукс, беженец из Германии, которого британцы из Лондона в 1940 году послали в лагерь в Канаду, как немца по национальности. Потом ему все же разрешили вернуться в Британию, где он сначала работал в Глазго, а потом присоединился к группе ученых-атомщиков в Бирмингеме, которой руководил другой беженец из Германии и его старый знакомый Рудольф Пайерлс. Через германских коммунистов Фукс немедленно установил контакты с советской разведкой и встретился с Александром (Семеном Кремером), секретарем советского военного атташе. «Когда я узнал о характере этой работы, – признавался потом Фукс, – я решил информировать Россию и установил контакт через другого члена коммунистической партии. С этого момента я был связан с людьми, которых я совершенно не знал, но я был уверен, что информация, которую я им передаю, попадет к русским властям».

Первая встреча между Фуксом и Кремером произошла совсем рано, в мае 1942 года, и их контакты длились восемнадцать месяцев, до самого отъезда Фукса в Соединенные Штаты. На этих встречах, которые происходили в каждые два-три месяца, Фукс передавал самому Кремеру или его помощнику копии своих ежемесячных сообщений.

В декабре 1943 года Фукс вместе с другими британскими физиками был послан в Соединенные Штаты, где сначала работал в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, а потом, с августа 1944-го по июнь 1946 года, в Лос-Аламосе. Вскоре в Нью-Йорке появился Анатолий Яковлев, известный агент разведки, который работал под прикрытием должности вице-консула. С марта 1944-го до своего отъезда в декабре 1946 года Яковлев руководил атомным шпионажем на востоке Соединенных Штатов.

В отличие от своих коллег, которые работали в других частях страны, Яковлев строго выполнял все законы конспирации. Он никогда лично не встречался с Фуксом. Он выделил надежного агента, Гарри Голда из Филадельфии, исключительно для связи с Фуксом. В своих показаниях на процессе Розенберга Голд говорил о методах конспирации, которые применял Яковлев:

«С Яковлевым я работал следующим образом. В мои обязанности входил сбор информации от источников и передача ее Яковлеву. Встречи с источниками информации в Америке проходили по двум сценариям. Первый – личное знакомство. Второй применялся только для контактов с американским агентом, которого я не знал. Источники, как и я сам, должны были иметь при себе заранее оговоренный предмет. Кроме того, были условные фразы, которые, как правило, имели форму приветствия. Всегда, когда мне приходилось представляться, я применял вымышленное имя и никогда не называл своего настоящего адреса.

После того как мы опознавали друг друга, я передавал источнику информации список данных или материалов, которые мне нужны. Если это был советский агент, который раньше работал не со мной, я должен был сделать так, чтобы он полностью отошел от своих прежних дел. Кроме того, мы должны были договориться о будущих встречах. Эти правила выполнялись неукоснительно.

Я должен был также следовать определенным правилам общения с Яковлевым. У нас были не только договоренности о регулярных встречах, но имелось и расписание дополнительных встреч, если обычный порядок по каким-то причинам нарушался. Кроме этого, у нас была договоренность о чрезвычайных встречах. Они носили односторонний характер. Яковлев, если хотел срочно меня видеть, мог найти меня, где бы я ни был, но я не мог войти с ним в контакт, потому что не знал, где он находится. Яковлев говорил мне, что в этом случае цепочка может разорваться в двух местах. Лицо, от которого я получаю информацию, не знает меня по моему настоящему имени, не знает, где я живу, и не может сам войти со мной в контакт. А я сам не могу установить контакт с Яковлевым.

В дополнение к этому мы с Яковлевым пользовались проверенным методом,