происходившем в Каменной Балке, но и многими другими делами, которые, быть может, уже расследуются «Звездной палатой».

Предположения, возникшие у него в связи с арестом Генри Голтспера, не давали ему покоя. Голтспера арестовали рано утром, вскоре после того, как кончилось совещание, и это невольно вызывало подозрения, что на собрании присутствовал шпион.

Если это так — а сэр Мармадьюк неизменно приходил к этому заключению, он должен считать свою жизнь конченой, как если бы его уже схватили, судили и приговорили к плахе.

Но если там был шпион, то это, должно быть, сам капитан Скэрти или кто-нибудь, непосредственно связанный с ним, иначе почему бы арестовали Голтспера?

Сэр Мармадьюк считал капитана королевских кирасиров способным на любую низость. Его дружелюбие и любезность, его неоднократные сожаления по поводу того, что ему приходится играть такую роль, не внушали доверия хозяину дома. Сэр Мармадьюк без труда разгадал вероломную натуру своего непрошеного гостя.

До сих пор Скэрти не позволял себе ни малейшего намека на то, что ему было известно. У него были свои причины молчать. И все же сэр Мармадьюк не мог отделаться от подозрений.

К несчастью, у него не было никакой возможности проверить их. Скэрти тщательно следил за его корреспонденцией, ссылаясь на королевский приказ, а те из участников тайного собрания, с кем сэр Мармадьюк мог повидаться лично, тоже ничего не знали и могли только подозревать. Никто, кроме Дэнси, Уэлфорда и Грегори Гарта, не был осведомлен о том, что произошло в ту ночь. Дэнси с дочерью уехали несколько недель назад неизвестно куда; с Уэлфордом сэр Мармадьюк никогда не имел никаких дел, а Грегори Гарта он и вовсе не знал.

Сознавая, что жизнь его висит на волоске, сэр Мармадьюк возлагал надежды только на парламент.

Этот парламент, получивший впоследствии название Долгого и представлявший собой собрание самых пламенных патриотов, когда-либо собиравшихся вместе, должен был со дня на день начать свою деятельность и вступить в борьбу с древней гидрой, именующей себя королевской властью. Угнетенным это сулило облегчение, осужденным — отмену приговора, заключенным — свободу.

Однако гидра эта, хотя и была несколько придавлена и напугана, все еще сохраняла свое ядовитое жало. В некоторых графствах власть ее держалась все так же крепко, и там по-прежнему чинились всякие насилия — хватали людей, конфисковывали имущество, обезглавливали невинных.

Неудивительно, что сэр Мармадьюк Уэд опасался за свою жизнь. Сэр Джон Элиот[36] томился в тюрьме; Лентолл[37], Лильберн[38], Принн подвергались всяческим притеснениям. А сколько людей ходило по улицам с отрубленными ушами или изувеченные пытками! А Голтспер, которого сэр Мармадьюк знал ныне как смелого патриота, объявлен вне закона и скрывается, разыскиваемый гнусными ищейками — тайными агентами мстительной королевы.

Сэр Мармадьюк чувствовал себя пловцом посреди разъяренного океана. Парламент казался ему спасательной лодкой, спешившей на помощь и пробивающейся через гребни волн. Дойдет ли она до него? Спасут ли его? Или ему суждено увидеть, как она разобьется о скалы и ее отважную команду поглотит бушующий океан?

Поистине это была отважная команда, которая в те бурные дни взялась за руль государственного корабля, чтобы привести его в надежную гавань!

Сколько славных имен, которые передаются из уст в уста и живут в каждом сердце! Пим, Гемпден, Голлис, Гезльриг, лорды Кимболтон[39], Эссекс[40], Ферфакс[41] и, наконец, самое славное из всех, бессмертное имя Оливер Кромвель! Эта блестящая плеяда имен внушала уверенность и бодрость даже самым робким; она помогала им не падать духом.

Что значит теперь, спустя два столетия, жалкий титул «Carolus Rex» по сравнению с этими великими именами! Даже и тогда он с каждым днем постепенно утрачивал свое могущество. И наступило время, когда люди, словно очнувшись после тяжелого похмелья, поняли, что верность королю — это не что иное, как попранные права и задушенная свобода, что слово «король» отождествляется со словом «тиран», а слово «патриот» обрело свой подлинный смысл.

Это были не политические дельцы наших дней, величающие себя государственными деятелями, бессовестно спекулирующие народными правами, готовые в любую минуту переметнуться из одного лагеря в другой, политиканы, набившие себе руку на грязных интригах, люди без стыда и совести, позорящие английскую нацию, которых предают проклятию, едва только они сходят со сцены или оканчивают свое бесславное существование.

Как не похожи нынешние времена на те славные дни, когда Англия в мучительных усилиях завоевывала себе свободу! Будем надеяться, что она и доныне сохранила свой вольнолюбивый дух и найдет еще в себе силы подняться и сбросить позорные оковы рабства, в какую бы форму оно ни облекалось — в бесправное крепостничество прежних дней или в пришедшую ему теперь на смену современную систему налогов. Ибо называть можно по-разному, но по существу это одно и то же.

Итак, сэр Мармадьюк сидел у себя в библиотеке, когда вошел слуга и доложил, что его желает видеть капитан Скэрти.

«Что ему от меня надо?» — с досадой подумал сэр Мармадьюк, но, бросив взгляд на вошедшего капитана, сразу убедился, что тот пришел неспроста. Несмотря на все присущее ему хладнокровие, Скэрти, явившийся привести в исполнение свой гнусный замысел, был заметно взволнован. Невольное смятение преступника было явно написано на его обычно невозмутимом лице.

Сэр Мармадьюк уже давно подозревал, что Скэрти домогается руки его дочери. Он относился к этому крайне неодобрительно, но с тех пор, как у него появились другие подозрения насчет Скэрти, эти домогательства сделались для него источником новых опасений и тревог. Его беспокойство усилилось бы во стократ, если бы он знал, какие широкие полномочия присвоил себе капитан Скэрти и в какой мере он способен злоупотребить своей властью. В кармане у Скэрти уже лежал приказ об аресте сэра Мармадьюка и препровождении его в Тауэр — приказ, подписанный королем.

Неважно, что и то и другое было подделано самим Скэрти, — сэру Мармадьюку не могло прийти в голову усомниться в подлинности приказа и не было возможности проверить его достоверность.

Вернувшись домой после объяснения с Марион, Скэрти потратил полчаса на изготовление этого фальшивого документа, решив пустить его в ход, если сэр Мармадьюк не пожелает пойти ему навстречу.

— Прошу прощения, сэр Мармадьюк Уэд! — сказал он с церемонным поклоном. Простите, что я помешал вам в такой неурочный час, но у меня к вам важное дело. Надеюсь, вы извините меня за нарушение этикета, когда узнаете, что меня к вам привело.

— Я не сомневаюсь, что капитан Скэрти выполняет свой служебный долг, это служит ему достаточным