— Должен вам признаться, сэр Мармадьюк, что меня привели к вам два дела: первое — я должен с прискорбием сказать, — тягостный долг, второе относится к области чувств, и если бы я мог льстить себя надеждой, что вы отнесетесь к нему благосклонно, я мог бы сказать, что оно столь же отрадно для меня, сколь печален мой долг.

— Вы говорите загадками, сэр! Я не понимаю вас. Не могли ли бы вы сказать просто и ясно, какие у вас ко мне дела? Вы говорите, что одно из них для вас тягостно, а другое, при известных условиях, может оказаться приятным. Выбирайте сами, с чего вы хотите начать.

— Вы упрекаете меня в том, что я говорю обиняками, — ответил Скэрти. — Я принимаю ваш упрек, сэр Мармадьюк, и буду говорить с вами прямо. Начну с самого важного для меня: я люблю вашу дочь и хочу, чтобы она стала моей женой.

— Ценю вашу откровенность, капитан Скэрти, но позвольте мне заметить вам, что признание, которым вы меня добровольно почтили, относится более к моей дочери, нежели ко мне. Вам никто не мешает поговорить об этом с ней самой, а она ответит вам так, как подскажут ей ее чувства.

— Я уже говорил с нею. Я сделал ей предложение.

— И что же она ответила?

— Отказала.

— Зачем же вы после этого приходите ко мне, капитан Скэрти?

— Неужели это требует объяснений, сэр Мармадьюк? Я люблю вашу дочь, люблю ее всем сердцем, всей душой! Я хотел бы жениться на ней… сделать ее счастливой… предоставить ей со временем блестящее положение, титул! Я знаю, что сейчас обстоятельства сложились далеко не в мою пользу. Но если бы вы мне помогли, сэр Мармадьюк, если бы воспользовались родительской властью…

— Не продолжайте, сэр, — спокойно прервал его сэр Мармадьюк. — Какой бы ответ вам ни дала моя дочь, это и мой ответ. Вы говорите о родительской власти. В таких делах у меня нет никакой власти. Отец не имеет права подавлять сердечные склонности своих детей или препятствовать им. Я никогда не присваивал себе такой власти и не позволю себе прибегнуть к ней и теперь — ни в вашу пользу, ни против вас. Если вы завоевали сердце Марион Уэд, владейте им так же, как и ее рукой! Если нет, — напрасно вы обращаетесь ко мне, я ничем не могу вам помочь. Моя дочь свободна выбрать человека, который ей по сердцу, и отвергнуть того, кто ей не нравится. Итак, сэр, — решительно заключил он, — это дело мы с вами покончили, и, надеюсь, к вашему удовлетворению.

— Хорошо! — воскликнул Скэрти, и в голосе его послышалось возмущение и обида. «Ничего другого я и не ожидал, — подумал он. — Нечего больше и разговаривать… во всяком случае, пока я не нажму рычага. Тогда, надо полагать…»

— Разрешите узнать, в чем заключается второе дело, которое привело вас ко мне? — спросил сэр Мармадьюк, желая поскорее кончить этот неприятный разговор. — Вы, кажется, сказали, что оно тягостно для вас?

— Да, в самом деле! — ответил Скэрти притворно сочувственным тоном. — Вы, может быть, не поверите мне, но, клянусь честью офицера, чей долг повиноваться королю, мне никогда не приходилось брать на себя более неприятной обязанности, чем та, которая на меня возложена теперь!

— Я думаю, что я смогу лучше судить об этом, когда вы соизволите сказать мне, в чем она заключается, сэр. Быть может, я смогу чем-нибудь помочь вам?

— О, сэр Мармадьюк, я сам желал бы иметь возможность помочь вам!

— Вот как!

— Увы, всего какой-нибудь месяц назад я мог бы с полным равнодушием выполнить то, что мне предписывает долг! Я вас не знал, я не знал вашей дочери… О, лучше бы мне никогда не знать ни вас, ни…

— Сударь, — сухо прервал его сэр Мармадьюк, — прошу вас, перейдите к делу. Какую неприятность вы медлите сообщить мне? Я изумлен, я теряюсь в догадках…

— Простите, благородный сэр, я не решаюсь произнести… Вот приказ, полученный мною, ясный н безоговорочный. Прочтите сами!

И Скэрти дрожащей рукой протянул сэру Мармадьюку приказ, который гласил следующее:

«Капитану Ричарду Скэрти, командиру королевских кирасиров.

Бэлстрод Парк.

До сведения его королевского величества дошло, что сэр Мармадьюк Уэд, благородный рыцарь, изменил своему королю и предательски злоумышляет против власти и правительства его величества. А посему приказываем капитану Скэрти арестовать сэра Мармадьюка и препроводить в Тауэр, дабы содержать его в заключении до суда «Звездной палаты» или какого-либо иного суда, коему надлежит расследовать подобные преступления.

Сим предлагается капитану Скэрти действовать незамедлительно и приступить к исполнению приказа его величества тотчас же по получении сего.

Дано во дворце Уайтхолл.

Carolus Rex».

— Итак, я ваш узник, — сказал сэр Мармадьюк, складывая бумагу и возвращая ее капитану.

— Не мой, сэр Мармадьюк! Помилуйте, не мой, а короля!

— Куда же меня повезут?.. Ах, я забыл! Мне не полагается задавать вопросы…

— Место назначения указано в приказе.

— И время также!

— Сожалею, но это так, — сказал Скэрти, делая вид, что его тяготит выполнение этой обязанности. — Вы читали приказ и понимаете, что я должен повиноваться беспрекословно.

— Я полагаю, мне разрешат проститься с семьей?

— Мне крайне прискорбно, сэр Мармадьюк, но полученные мной предписания чрезвычайно строги.

— Неужели мне не дадут проститься с детьми? Ведь мне, быть может, уже не придется увидеться с ними!

— Не говорите так, сэр! — с сочувственным видом проникновенно сказал Скэрти. — Это, наверно, недоразумение. Кто-нибудь из ваших врагов оговорил вас перед королем. Будем надеяться, что все кончится благополучно! Я сочувствую вам всей душой, но я получил секретное распоряжение: после того как вам будет прочитан приказ об аресте, не разрешать вам общаться ни с кем из ваших друзей и родных, иначе как в моем присутствии.

— Что ж, мы простимся в вашем присутствии. Можно мне позвать детей сюда?

— Конечно, конечно, сэр Мармадьюк! О Боже, какая тяжкая обязанность быть свидетелем столь горестной сцены!

* * *

На этот раз Скэрти сказал правду. Прощание сэра Мармадьюка с детьми было поистине тягостной сценой, которая не поддается описанию.

Спустя час сэр Мармадьюк под конвоем отряда кирасиров выехал из Бэлстрод Парка по дороге в Лондон, в знаменитую тюрьму для политических преступников, пользующуюся широкой, или, вернее сказать, позорной славой, — в Тауэр.

Глава LVIII

СУД

Не прошло и недели, как сэр Мармадьюк предстал перед «Звездной палатой» этим страшным судилищем, которое долгие годы внушало ужас — не преступникам, а невинным людям.

Когда обвинитель является в то же время и судьей, можно не сомневаться,