все еще выглядит ужасно, видно, что она наспех привела себя в порядок и надела свободное платье, волосы мокрые и спутались вокруг лица, глаза опухшие и с красными слезами.

— Что ты здесь делаешь? — Рычу, и она вырывает руку из моей хватки, причем достаточно сильно, чтобы почти пораниться, когда вырывается из моей хватки.

— Слушаю, чтобы узнать, что, черт возьми, должно было случиться со мной и моим братом! — Шипит она. — Единственное, в чем я хороша, кроме как брать твой член, видимо. И теперь я знаю все. — Она отходит от меня, когда я снова хватаюсь за нее, и протискивается в гостиную, а я вхожу следом за ней как раз вовремя, чтобы увидеть ошеломленное лицо Николая, когда до него доходит, что Марика могла слышать наш разговор.

— Марика, я…

— Не говори ни слова, — шепчет она, ее голос резок и резок даже в низком регистре. — Я все слышала. Когда ты мне сказал, я решила, что у тебя должны быть реальные доказательства. Фактические доказательства, которые убедили бы тебя в том, что Тео сделал это с нашей матерью. — Ее голос срывается, она задыхается, глядя на брата. — Чем больше времени я проводила с ним, тем больше мне казалось, что это невозможно. Я не понимала, как это может быть правдой. Я сомневалась и сомневалась, но мы были в Ирландии, и все, что я могла сделать, это позволить идти всему своим чередом. Прошло несколько дней, прежде чем я поняла, что во всем этом что-то не так, и пожалела, что согласилась, но было уже слишком поздно. А теперь…

— Марика, мы не знаем, говорит ли он правду…

— Я знаю. — Она тяжело сглатывает, по ее щекам снова текут слезы, и теперь моя очередь смотреть на нее в ужасе, ведь она могла так легко настроить своего брата против меня. Независимо от того, верит она мне или нет, это был момент для ее мести, момент, когда она могла найти способ убедить Николая, возможно, без особого труда, что у нее есть основания полагать, что я лгу и что я сделал то, что подстроил его отец. После сцены в кабинете, после того, что услышал Николай, я не могу представить, что это было бы так уж сложно.

Но после всей этой лжи она решила сказать правду.

— Я не верю, что он мог завести роман с замужней женщиной, — тихо говорит она. — Не с тем, что я знаю о нем сейчас. И даже если бы какая-то замужняя женщина могла соблазнить его, это была бы не наша мать. Не жена другого влиятельного человека, второго по влиятельности в городе. Интрижка грозила бы слишком многим, если бы о ней узнали. — Она делает глубокий, медленный вдох, не глядя на меня. — Я считаю, что для Тео важнее всего то, что построила его семья. Наследие его семьи. Он не стал бы рисковать этим ради похоти.

И при этих словах мое сердце разбивается так, как я и не подозревал, что возможно.

Никто и никогда не говорил вслух то, что так ясно поражает самую глубокую часть меня. В этот момент я понимаю, что Марика знает меня. Что за время нашего недолгого брака она уделила мне достаточно внимания, сказанного и невысказанного, чтобы узнать меня так хорошо.

Я не ошибся, подумав, что она могла бы стать той женой, о которой я и не мечтал. Если бы только она не лгала. Если бы только я знал правду. Если бы только ее брат не подстроил все это с самого начала.

Если бы — но тогда у меня вообще никогда бы ее не было.

Все всегда должно было пойти прахом.

— Марика… — Я протягиваю к ней руки, но она отшатывается от меня, дрожа.

— Я больше не буду в этом участвовать, — шепчет она, глядя на брата и, наконец, на меня.

— Марика, я… — Я слышу, как те же слова, что были на губах Николая, срываются с моих, что Марика, что я… Я знаю, что она оборвет, но чувствую, как извинения горят в глубине моего горла, хотя я не знаю, что сказать. Как я могу начать извиняться за то, что здесь произошло? Как я могу исправить случившееся простым прости? Этого будет недостаточно, и я это знаю. Не тогда, когда она знает так же хорошо, как и я, что какая-то часть меня была ужасно, болезненно возбуждена тем, что произошло наверху. Это возбудило меня так же сильно, как и ужаснуло.

Ее это тоже возбудило, но сейчас это неважно.

Но я должен что-то сказать.

— Мне жаль, Марика…

— Ты что, блядь, издеваешься? — Она набросилась на меня, ее голос стал высоким и пронзительным, как будто я никогда не слышал его раньше. — Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Мне жаль? И это все, что у тебя есть для меня? После того как ты унизил меня перед своими людьми, перед Адриком, после того, что ты заставил меня сделать… — Ее пробирает дрожь. — Можешь идти в жопу.

По тому, как побелело ее лицо, по напряженному взгляду, по безумному выражению глаз я вижу, что ее больше не волнует, что с ней случится за ее слова. Ее не волнует ни наказание, ни последствия. Она покончила с этим, и это еще глубже вгрызается в разбитое сердце, заставляя меня чувствовать, как оно кровоточит так, как я и не подозревал.

Я думал, что знаю, что мне придется потерять с Марикой, но я знал только начало. Мои чувства к ней оказались глубже, чем я мог предположить, и теперь уже слишком поздно.

— Марика… — раздается в комнате голос Николая, и Марика вскидывает на него те же пылающие, яростные глаза.

— Ты тоже можешь идти в жопу! Вы оба можете. Я никогда не хотела быть пешкой во всем этом, — шипит она. — Если я совершила ошибку, позволив Адрику стать моим первым, я приму это, но это был мой выбор. Меня похитили из-за нашей семьи! Меня морили голодом и избивали, я проводила дни в том комплексе, гадая, когда Нароков позволит своим охранникам надругаться надо мной, гадая, что меня ждет. Я хотела чего-то для себя. Я надеялась, что смогу убедить тебя позволить мне