Отсюда вытекает важный вопрос: если допустить, что геоэкономика так или иначе сумеет вернуть себе место в политической повестке дня, каким образом американским политикам следует оценивать приемлемость и неприемлемость конкретных форм геоэкономического государственного управления?

Конечно, тут может помочь четкое представление о базовых ценностях. Забавно, что, вопреки всем своим усилиям по разделению торговой политики и внешней политики США, американские торговые переговорщики немалого достигли в той области, которая, в различных составляющих, отражает могущество Америки. Перефразируя гарвардского экономиста Дэни Родрика: вообразите, что мировую торговую сеть разрабатывали Бангладеш и Мозамбик. Насколько велики шансы того, что эта система будет сильно отличаться от той, которая существует сегодня?[912] Именно потому, что данная система приносит пользу Америке, политики США усиленно стремятся соблюдать «нейтралитет» торговли, инвестиций и финансирования, которые вместе составляют основанный на правилах мировой порядок и осеняют этот порядок авторитетом роулзианской беспристрастности[913], игнорирующей национальные интересы конкретных стран.

Увы, сколь бы яростно Америка (или любая другая страна) ни цеплялась за этот порядок, основанный на правилах, и каким бы внутренним авторитетом и логикой ни обладала такая система, проблема в том, что внутренний авторитет не выходит за пределы страны. «Те, кто планирует распространение свободного рынка в мировых масштабах, – напоминает философ Джон Грей, – всегда настаивали на том, что правовые рамки, которые определяют и закрепляют этот тренд, должны находиться вне досягаемости любого демократического законодательного органа. Суверенные государства могут пожелать для себя членства во Всемирной торговой организации; но только эта организация, а не законодатели любого суверенного государства, устанавливает содержание понятия свободной торговли и налагаемых на нее ограничений. Правила игры на рынке должны отвергать всякую возможность ревизии на основе демократического выбора»[914].

Кроме того, мировые финансовые рынки не только, в конечном счете, зависят от могущества США; эти рынки будут выглядеть совершенно иначе, если на них перестанут оказывать влияние американские геополитические соображения. Страны Персидского залива негласно признают, что приобретение американских ценных бумаг является для них ценой гарантий безопасности, как это было для Германии в период холодной войны. Еврозона для США настолько же геополитический проект, насколько ее можно назвать экономическим проектом. Принципиально разные истории Мексики и Аргентины показывают, что геополитика становится определяющим фактором в принятии Америкой решений относительно экономики других стран.

Обретение ясного понимания того, что в основе нынешней системы лежат американские интересы и могущество США, не должно приводить к мысли, что эта система работает только в интересах США. Наоборот, крупнейшим ее бенефициаром сегодня вполне можно признать Китай. К 2011 году, спустя десять лет после вступления в ВТО, китайский импорт из других стран-членов ВТО существенно вырос, среднегодовой чистый прирост составил свыше 100 миллиардов долларов[915]. Выраженный в долларах ВВП КНР учетверился, экспорт увеличился почти пятикратно в течение этого десятилетия[916]. При этом тот факт, что Китай и другие страны усиленно пытаются нарушить целостность системы, возглавляемой США, следует воспринимать как намек на определенные системные реформы, которые, если их осуществить, окажутся в пользу национальных интересов этих стран[917].

Помимо «размытых» критериев обсуждения и ошибочных исходных посылок, имеется третья проблема, мешающая политикам США использовать геоэкономические методы: неправомерные сопоставления и двойные стандарты. Доводы против геоэкономики зачастую как будто опираются на убеждение, что политики действуют в «лучшем из миров», хотя реальность почти всегда в этом разубеждает (или вовсе опровергает такую убежденность). Подобные доводы обыкновенно фокусируются на издержках применения конкретного геоэкономического метода государственного управления, например, не сравнивая эти затраты с наилучшими альтернативами или даже не учитывая упомянутых альтернатив. Действительно, «выбор дается дорогой ценой, – заметил как-то Дэвид Болдуин. – Решение использовать экономическую дипломатию (или любую другую политику) имеет свою цену»[918].

Кроме того, даже когда делаются попытки сравнить издержки, это сравнение часто проводится между странами, а не между вариантами. Такую линию рассуждений можно усмотреть, к примеру, в аргументах против конкретной геоэкономической политики в силу того, что «она обойдется нам дороже, чем им». Аналогичным образом, когда касается ожидаемых выгод, налицо тенденция пессимистически оценивать эффективность любой геоэкономической политики без какой-либо оценки эффективности альтернатив; например, нам говорят, что против Ирана санкции вряд ли сработают, но альтернативы – война или согласие с ядерными амбициями Тегерана – попросту не рассматриваются[919]. Успех обычно зависит от степени вовлеченности, особенно в сфере внешней политики, и конкретный геоэкономический метод вполне может иметь низкую вероятность успеха – но оставаться наилучшим вариантом.