— Именем Хранителя Аршмира, — хрипло сказал Ларш и, выхватив из-под рубахи нефритовую фигурку Спрута, показал ее смотрителю.

После жары в пещеры ветер был убийственно холодным. Но страшнее ледяного ветра, страшнее боли во всем теле была мысль о том, что придется перебираться на берег на лодке.

«Я не выдержу… опять пучина…»

Подросток дернул смотрителя за рукав, сказал в испуге:

— Дед, глянь-ка…

Ларш проследил его взгляд.

Великан поменял позу. Теперь каменная длань была простерта вперед — как совсем недавно простирал руку Ульден.

Воспоминание обожгло Ларша.

Предатель погиб, но дело молодого Спрута не было завершено.

«Да, страшно так, что потроха в узел завязываются. Но я служу Аршмиру и королю, я давал клятву. Талисман Джангилара не даст мне струсить!»

Серая свинцовая бляха, на которой грубыми штрихами изображен дракон.

Спокойные, внимательные глаза короля.

Голос Ларша-подростка: «Клянусь быть верным…»

— Лодку мне! — твердо приказал Спрут смотрителю маяка. — Немедленно!

Полдень тридцать пятого дня Звездопадного месяца

— Значит, он мертв? — хмуро спросил Хранитель города, глядя на перстень на своем пальце. — Как ты говорил… кусочек металла и камень?

— Угу, — прозвучало меж двух перин. На свет выглянула красная, несчастная физиономия Ларша. — Дядя, прикажи им, чтоб меня выпустили! Жарко, как… как в той пещере!

Ульфанш вздохнул:

— Мальчик мой, ни за что на свете не рискну им приказывать!

«Им» — означало «Аштвинне и дворцовому лекарю».

Когда Ларш вернулся во дворец, измученный передрягами прошлой ночи (и особенно возвращением на берег на лодке), он лишь коротко рассказал о своих приключениях. Встревоженный Ульфанш тут же послал за лекарем, а тетушка Аштвинна прибежала сама, узнав от слуг, что с любимым племянником что-то случилось. Ларша немедленно загнали в баню, заварили ему лечебные травы, смазали целебной мазью рану на боку, а затем уложили меж двух перин, дабы выгнать простуду. И теперь юноша чувствовал, что у него ноет каждая жилочка в теле, но горло не болело, говорить он мог нормально — и сейчас у них с Хранителем шла серьезная беседа.

— Перстень мертв, — вернулся Ларш к прежней теме. — Навсегда или нет — не знаю, но ты, дядя, держи в порядке береговые укрепления.

— Они у меня и так всегда в порядке… Ладно, сейчас главное — отвести беду от Клана, скрыть эту историю с кольцом. Весь Аршмир гудит о том, что статуя вытянула вперед руку…

— Надо починить веревочные лестницы, великан их порвал. Может, даже цепи повредил.

— Уже чинят. Мастерам сказано, что Клан Спрута проверял готовность великана защищать город. И еще им велено помалкивать, поэтому к вечеру об этом будет судачить весь Аршмир. А потом эта история уйдет в прошлое. И когда выяснится, что великан не подчиняется перстню, никто не обвинит в этом… — Ульфанш запнулся: он хотел сказать «меня», но в последний миг закончил фразу иначе: — Не обвинят наш Клан.

Тут Ларш так взволновался, что до пояса вылез из-под перины.

— Ой, а сам-то великан?.. Что с ним будет, раз перстень потерял силу? Если сейчас великан получит свободу, что мешает ему попросту уйти? А если, наоборот, его воля на замке, а ключ утерян… — Юноша зябко передернул голыми плечами. — Ох, я никогда не забуду ту пещеру — жар, вонь горящего масла! А если бы у меня в глазнице каждую ночь разводили огонь, а я не мог бы ничего сделать…

Он замолчал увидев усмешку Хранителя.

— Мальчик мой, я был на островке дважды… укройся получше, простудишься… вот так, молодец… Первый раз — когда принял перстень от отца, второй — прошлым летом, с проверкой наведался. Перстень позволяет… то есть позволял уловить чувства великана. Так вот: он счастлив. Первый раз вышло так, что я не смог вернуться на берег засветло и заночевал в домике смотрителя. Второй раз нарочно остался на ночь, чтобы проверить свои ощущения. Когда смотритель зажигал масло в котле, от великана шло волнами медленное, густое блаженство. Я сам таял в этих волнах… Нет, Ларш! Возможно, когда-нибудь великану надоест торчать на островке, но сейчас он доволен, как кот в кресле у камина.

Хранитель стряхнул воспоминания и заговорил сердечно:

— Ты спас Клан, город и королевство… это если второй талисман открыл бы путь изменникам к престолу. Чем я могу отблагодарить тебя? Требуй чего хочешь…

— И потребую! — с неожиданной воинственностью отозвался племянник из-под перины. — Много чего потребую! Я многим задолжал, платить будем вместе. Я не сумел бы устроить ловушку для хозяина цирка, если бы не помощь барышни Авиты из Рода Навагир. Она — Ночная Чародейка. Таких не терпят в городах. Но я пообещал ей покровительство Хранителя Аршмира.

Ульфанш нахмурился.

— Ночные Колдуны — опасный народ. От них и впрямь лучше держаться подальше… Какими чарами она владеет?

— Охранными, я же рассказывал…

— А еще?

— Н… не знаю… Но, дядя, я же обещал!..

— Я помню. Ты дал обещание от нас обоих. Несколько опрометчиво, но что сделано, то сделано… Ночных Чародеев надо или изгонять, или, наоборот, щедро кормить из рук… Говоришь, художница? Работает только в той наррабанской манере? Или маслом тоже умеет?

— С ее слов знаю, что умеет.

— Закажем ей два портрета — мой и жены. Если картины окажутся мазней, повесим их в дальних покоях, а художнице щедро заплатим. А если она хорошо пишет, недостатка в заказах у нее не будет. И — да, я поговорю с Джанхашаром, чтобы у барышни не было неприятностей из-за ее… особых умений.

— Вот и славно. Теперь — девица Милеста. Ее похитили, держали в плену, выкрасили в черный цвет, отрезали волосы…

— А какие были волосы! — невольно вздохнул Ульфанш.

— Дядя! — возмутился Ларш. — Неужели даже после того, что случилось…

— Ну-ну, успокойся. Девица Милеста получит щедрый подарок. Что еще?

— Еще цирк… Да, они преступники. Но они… ну, привыкли держаться друг друга. И когда их вожак попал в беду, они его не выдали. За такие трюки отправляют в рудник, но… Прешдаг все-таки мне помог… я обещал замолвить за них словечко.

— Хорошо, ты замолвил это самое словечко. Если похищенная девица согласится не обращаться в суд…

— Ну, Милесту я уговорю, — повеселел Ларш. — Большую помощь мне оказал Мирвик, который служит в театре. Мне кажется, он заслуживает денежной награды.

— Безусловно. Особенно если эта награда заставит его держать рот на замке! — Хранитель сделал ладонью жест, словно смахнул что-то ненужное. — Но почему ты до сих пор не сказал, чего хочешь для себя? Конечно, я беру назад и слово «трус», и прочие нелестные слова, что сказал сгоряча. Ты можешь занять достойное место при мне, а впоследствии я найду способ отправить тебя в столицу. Ты станешь придворным, мой мальчик, тебя ждет блестящее будущее…